Из чего созданы сны

А потом, в десять часов, намного раньше, чем я ожидал, зазвонил телефон.

Люси взяла трубку и сообщила мне:

— Вас срочно приглашают к вашему издателю.

— Очень хорошо, — довольно сказал я.

Я расплатился и дал Люси, как обычно, большие чаевые, а она важно поблагодарила меня и еще раз выразила свою радость. Потом она символично плюнула мне трижды через левое плечо и мы пожали друг другу руки. Уже издали, из магазина я оглянулся еще раз — Люси стояла за своей стойкой, все еще смеясь, и махала мне рукой. Я тоже засмеялся и помахал ей в ответ. А толстая дама возле меня трубно гудела:

— Гусиной печенки, господин Книффаль, гусиной печенки! Три большие банки!

2

На мостках через перекопанную Кайзерштрассе толпились люди. Я шел насвистывая, засунув руки в карманы брюк — пальто я оставил в редакции. Было холодно, и я поднял воротник пиджака. Внизу, в глубине, на стройке метро трудилась интернациональная команда рабочих. Гудели отбойные молотки и пневматические буры, подъемные краны ворочали стальные балки. Все было так же, как и десять дней назад. И все-таки все было по-другому. Я вынул коробку своих сигарет и бросил ее туда, в глубину, ее поймал маленький итальянец, широко улыбнулся мне наверх и послал воздушный поцелуй:

— Grazie, Signore, grazie!^[127]

— Molti auguri!^[128]

На этот раз мне представилось, что я один из тех многих, что работают там, внизу, что я их часть. Это было приятное чувство…

В издательстве я поднялся на «бонзовозе» сначала к себе на седьмой этаж в стеклянный бокс, где висело мое пальто, и вынул новую пачку «Галуаз» из кармана. Совсем уж без сигарет я не хотел остаться. Человек не может проснуться на следующее утро святым.

Вокруг во всех стеклянных боксах уже работали, я поздоровался со всеми и все с улыбкой поприветствовали меня, и когда я уже выходил от себя, вошла Анжела Фландерс, моя старая приятельница. В этот день на ней был темно-синий костюм, и ее крашеные каштановые волосы были, как всегда, безупречно уложены, и сама она была, как всегда, ухожена, и она тоже улыбалась.

— Привет, Анжела, — улыбнулся я.

— Доброе утро, Вальтер, — ответила она и слегка покраснела. — Вы идете к издателю, да?

— Да.

— Господин Крамер и господин Лестер уже наверху. Новая серия, да?

— Да, Анжела.

— Ну, я, наверное, тоже скоро получу ее для чтения. Господин Крамер сказал мне, что так замечательно вы уже давно не писали.

— Правда?

— Да. Я… Знаете, Вальтер, мы так давно знаем друг друга… Мы столько пережили вместе… Я знаю, как часто вы доходили до отчаяния. А теперь… теперь у вас снова замечательный материал, ваш собственный. — Она все больше запиналась. — И это… это для меня такая радость, потому что я… я очень симпатизирую вам, Вальтер, ну, вы же знаете?..

— Да, Анжела, я знаю, — сказал я. — Вы мне тоже очень симпатичны. Очень-очень симпатичны. И вы ведь тоже это знаете?..

Она покраснела до корней волос.

— Потому что… потому что мы старые друзья, Вальтер, и я так рада за вас! И… я буду держать за вас кулаки, и… я желаю вам всего-всего в вашей работе и… много-много успеха! Я так надеялась, что однажды вы опять сможете что-то написать под своим именем!

— Да, — сказал я. — Я тоже надеялся.

— Ну ладно, поднимайтесь к Херфорду. Я буду все время думать о вас, пока вы не вернетесь. Ах, иногда в нашем деле совсем отчаиваешься, а потом, когда уже и не ждешь, на тебя что-то сваливается, что-то хорошее. Просто надо верить в Бога, как вы думаете?

— Да, — сказал я. — Непременно. По крайней мере, сегодня я в Него верю, Анжела.

3

Стареющая Шмайдле, Херфордова секретарша, сообщила мне, что я могу прямо проходить в кабинет издателя, другие господа уже ждут. Когда я вошел в этот огромный кабинет, там были Хэм, Берти, Лестер и заведующий художественным отделом Циллер. Они сидели в углу, напротив монитора нашего кокпит-отдела.^[129] И хотя здесь мы были на одиннадцатом этаже, из окна сочился все тот же сумрачный зимний свет, горело рассеянное освещение, и яркие лучи софитов светили на корешки книг. Все вместе создавало отвратительную ирреальную атмосферу — как в междуцарствии, в царствии между жизнью и смертью.

— Доброе утро! — бодро сказал я.

Хэм улыбнулся мне, Берти кивнул, остальные буркнули что-то невразумительное.

— В чем дело? — спросил я.

— Ждем, — ухмыльнулся Берти своей извечной ухмылкой.

— Господина и госпожу Херфорд и доктора Ротауга, — добавил Лестер.

— Разве их еще нет? — удивился я. — Шмайдле сказала, что…

— Они здесь, — перебил меня Лестер.

— Ага, — хмыкнул я.

Он с раздражением посмотрел на меня. Видно, все еще не мог забыть того, что я устроил ему десять дней назад.

— Они в покоях Херфорда, — объяснил мне Циллер. — Довольно давно. Когда мы пришли, в кабинете никого не было.

— И что они там делают?

— Понятия не имеем, — сказал Берти. — Мы уже с полчаса ждем.

— Н-да. — Лестер с негодованием посмотрел на меня.

— Н-да, н-да, — ответил ему я.

В этот момент послышался какой-то шорох, и одна секция книжных стеллажей отъехала в сторону. Там был проход в покои Херфорда, которые располагались между кабинетом и компьютерным залом. По нему шествовали Мамочка, Ротауг и сам Херфорд, серьезные и торжественные. Те, кто сидел, встали. Книжная секция с коротким «клик» вернулась на свое место.

— Досточтимая госпожа… — Лестер подлетел к Мамочке и поцеловал ей руку.

На ее плечи была наброшена ягуаровая шуба, на фиолетовых волосах — ягуаровая шляпа, из-под шубы виднелись черная юбка в складочку и кашемировый пуловер цвета верблюжьей шерсти, на шее — длинная золотая цепь с большим золотым кулоном, на ногах — сапоги со шнуровкой.

На Херфорде был фланелевый костюм. Ротауг, как обычно, был одет в черный костюм: белая сорочка с жестким воротничком, серебристый галстук с жемчужиной в узле. В этом уродливом освещении все походили на трупы.

Херфорд подошел к конторке с Библией, полистал ее, нашел нужное место и начал читать тихим, слегка охрипшим голосом:

— Из Книги Иова, глава первая: «Тогда Иов встал и разодрал верхнюю одежду свою, остриг голову свою и пал на землю и поклонился и сказал: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!»

И пока одни провозглашали «Амен», а другие помалкивали, я поглядел на Берти и Хэма, оба, приподняв в удивлении брови, кивнули мне. Далее события развивались еще более странно. Мамочка села. Все последовали ее примеру, включая Херфорда. Никто не промолвил ни слова. Херфорд достал из жилетного кармана свою золотую коробочку, набрал обычный ассортимент из синих, красных и белых пилюль. Он бросил весь этот набор в рот и запил водой. Золотую коробочку он не убрал назад в карман, а положил на стол. Это тоже был плохой знак.

— Господа, — начал издатель, поднявшись и расхаживая по своему кабинету-монстру. — То, что вам сейчас сообщит Херфорд, строго конфиденциально и должно оставаться между нами. Тот, кто нарушит это условие, будет отвечать не только перед Херфордом, он вполне может рассчитывать и на санкции государственных органов.

Вот таким было начало.

Мы все тупо уставились на него, а Мамочка запричитала:

— Ах, Боже мой, Боже мой!..

— Держитесь, милостивая госпожа, не падайте духом! — коротко сказал Ротауг и потрогал свой воротничок.