Из хроники кладбища «Шмерли»
Шрифт:
Эксперт и Королевский вышли в изоляторский коридор. Следователь щелкнул зажигалкой, прикурил.
Денисов воспользовался минутой, прошел к двери, которая вела на лестницу. Массивная металлическая защелка, о которой говорила медсестра, была на месте, исправна. По лестнице можно было свободно спуститься в подъезд, свободно подняться с перрона в изолятор. Сбоку, на двери, виднелся бурый мазок.
Подошел Бахметьев — им так и не удалось до этого перекинуться ни одним словом.
— Сабодаш отправил ориентировки? — В руке он держал носовой платок, искалеченный глаз его слезился, когда Бахметьев
— Я не разговаривал с ним.
— Особой надежды на ориентировки, конечно, нет. Насколько я помню, такого не было ни на одном вокзале. По крайней мере, в последние годы. Ты обратил внимание на ее одежду?
— Да. Ни одного ярлыка.
— Аллергия на все фабричное?
— Может, просто умеет шить. — Денисов был розыскником, поэтому видел вещи реальнее, чем воспитанник ОБХСС -начальник отдела.
— Товарищи… — Вилов уже беспокойно поглядывал на часы. — Может, все-таки пора?
— Во сколько Рейган прилетает? — спросил эксперт, докуривая.
Бахметьев обернулся:
— В четырнадцать.
Из коридора постучали.
— Да, — крикнул Бахметьев.
Ниязов, младший инспектор, — черноглазый, неулыбчивый, прямолинейный, по-уставному приблизился к заместителю начальника Управления.
— Товарищ полковник…
— Что у вас? — грубовато, как обычно, вскинулся кадровик.
— Разрешите обратиться к полковнику Бахметьеву… Звонил подполковник Ваникевич… — Ниязов нашел глазами Бахметьева. — Из Главка Московской области. Просил срочно с ним связаться.
— Меня? — спросил Бахметьев.
— Капитана Денисова… Он ждет у телефона.
— Денис! Сколько ей лет примерно? — У Ваникевича была разработанная наигранная манера разговора, мягкий голос. Но с Денисовым он был приветлив по-настоящему. — За семьдесят?
— Пожалуй.
— Русская?
— Не знаю. Не думали об этом…
— Можешь рассказать поподробнее?
Денисов повторил немногое, что знал:
— Личность не установлена, откуда прибыла — тоже. Тяжкие телесные повреждения головы. Сумка отсутствует… У вас есть похожее?
— По Симферопольскому шоссе… — Ваникевич произнес неуверенно.
— Наше направление…
— Я потому и звоню. Тоже в закрытом помещении, тоже во время сна. Тяжкие повреждения топором в области головы…
— Кто она?
— Швея-надомница. Еврейка. Сусанна Маргулис.
Денисов взглянул на часы:
— Где встречаемся?
— На полпути. В метро. Как всегда… — Они уже не раз обсуждали там свои дела. Только имей в виду: убийство это пятилетней давности…
3
Денисов посмотрел вслед: выехав из рощицы, «жигуль» Богораза проследовал мимо девятиэтажки, свернул в проулок.
«В обоих случаях убийца не пощадил свои жертвы. Почему? Даже если женщины проснулись, что они могли сделать? Преступник пригрозил бы топором. Они лежали бы молча, закрыв глаза. Как неживые… В комнате матери и ребенка никто не слышал никакого крика…»
Краем рощи Денисов вышел к домам. По периметру их тянулась нарезанная участками, захваченная под картошку и клубнику земля. Их огораживали ржавые трубы, проволока, спинки старых кроватей. «Неосознанный вызов
владельцам казенных дач и престижных садовых кооперативов…»«Жертвы знали своих убийц!… Преступник боялся оставлять их в живых».
Когда Денисов снова вернулся в штэтл, он не заметил во дворе никаких перемен.
Старик Нейбургер — длиннорукий, в залоснившемся галстуке и вельвете — по-прежнему курил рядом с сараем, отбрасывавшем тень к нему во двор. Поодаль, в тени другого сарая стоял «жигуль»; ни Шейны, ни ее мужа видно не было. Чуть дальше, у заборчика, виднелся сваленный набок детский велосипед.
— Излюбленное ваше место. — Денисов кивнул на тень у сарая. — А, Мойше-Герш Лейбович? — Имя-отчество он выговорил не очень уверенно.
— Так пишут в документах, но так не говорят… — старик оставил излюбленную — без фильтра, кубинскую сигарету.
– С еврейскими именами сложно. — Он не прочь был поболтать. — Вы говорили с Шейной? — Старик все знал: дом был проницаем изнутри, как ушная раковина. — А этого бандита, ее мужа, мобутовца, — он кивнул на «жигуль», — вы тоже уже видели?
Денисову не пришлось самому начинать разговор о Богоразе.
— Кооператор! «Руководитель промышленности»! Он так себя представляет… — Нейбургер пыхнул сигаретой. — Завпроизводством в еврейском кафе.
— «У Мейше»?
Кафе отделяло от вокзальной комнаты матери и ребенка, где произошло убийство, не больше трехсот метров.
— Вы знаете, где это? — Нейбургер был удивлен.
— Конечно!
Был даже день, когда Мейше — хозяин кафе приходил к нему — искал защиту от рэкетиров; он подключил первое отделение милиции. Все как-то обошлось. Мейше — коренастый, с золотой цепочкой и шестиконечной звездой на шее, -во всяком случае, больше к нему не обращался.
— …Делает фаршированную рыбу и шейку по-еврейски… Стоит, говорят, баснословно дорого. Но люди платят! Лишь бы название… Спрашивается, откуда Богоразу знать, как готовить рыбу? Он что — умеет это делать?
— Может, от родителей…
— А что родители? — Нейбургера понесло. — Мои дети всю жизнь видели, что мать делает манную кашу. А когда сын женился — не этот, второй — он пришел к ней за рецептом: «Я буду записывать. Раньше надо поджарить крупу или нет?»
Денисов дал ему выговориться.
— …Как он бросился на меня с топором, дер бандит, когда я сказал, чтобы он не ставил этот тамбур! — Старик показал на уродливый придел, выступавший рядом с окном. — Нам же из-за него до обеда нет солнца!…
— Когда это было?
— Когда убили Сусанну… Перед тем, как он наладился ехать. Может, на месяц раньше. Или позже. Еле отобрали топор…
— Он собирался уехать?
— Подал заявление. В Эрец. Там у него два брата двоюродных, сестра.
— В Эрец?
— Ну да. В Израиль. А сейчас не знаю. Увидел, что и здесь можно драть три шкуры. Теперь вряд ли уедет… — Старик принадлежал к непримиримому довоенному поколению, чей сформировавшийся стереотип противился любой перестройке. Они заблуждались почти во всем. Благо ослепление прошлым было у них искренним, а их положение сегодня лишало возможности активно сопротивляться. Денисов уважал их право иметь собственное мнение, но в дискуссии предпочитал не вступать.