Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

В январе 85 г. решением Совещания четырех министров была запрещена издаваемая в Петербурге газета «Светоч», обвиненная в резко антиправительственном направлении. Во всеподданнейшем докладе о ней говорилось: «С первых же нумеров своих газета ''Светоч'' усвоила такой тон, от которого наша печать значительно отвыкла в последнее время. Она поспешила подробно и ясно определить свою программу, заключающуюся главным образом в том, чтобы выставлять современное положение России в самом мрачном и ненавистном свете. ''Наше общество, — говорит газета, — начиная с руководящих сфер его, так сбилось и спуталось в понятиях, так оскудело материально и нравственно, так утомлено окружающей его неправдой и произволом, так убито повседневной мелкой борьбой, что не только не останавливается над глубокими вопросами об осуществлении жизненной правды, но даже начинает терять способность различать добро и зло и, махнув рукой, живет только настоящим днем, лишь бы прожить''». Столь подробно цитируя «Светоч» и излагая его позицию, автор доклада подчеркивал, что, по мнению редакции, все устои «расшатаны реакцией». Император согласился с решением Совещания о запрещении «Светоча», наложив резолюцию: «Совершенно одобряю». В данном случае, видимо, решение Совещания было не совсем безосновательным. Тем более, что фактическим редактором «Светоча» был И. А. Родзевич, бывший редактор и издатель «Московского телеграфа (см. выше. Зай293).

В феврале 85 г. после двух взысканий (запрещение розничной продажи и печатанья частных объявлений) прекратила свое существование газета „Эхо“.

В сентябре того же 85 г. решением Совещания четырех министров закрыты еще две газеты: петербургская „Здоровье“ и тифлисская „Брдзола“. Во всеподданнейшем докладе отмечалось, что газета „Здоровье“ совершенно изменила свое направление после прихода нового редактора — политически неблагонадежного Подмигайлова: „На первых же порах Подмигайлов не задумался доказывать необходимость увеличения земельных наделов крестьянского сословия как единственного средства вывести это сословие из стесненного положения“. Грузинская газета „Брдзола“, редактируемая князем Мачабели, в том же докладе обвинялась в сепаратизме: „Статьи, представляемые им (редактором — ПЗ) в цензуру проникнуты сепаратическими тенденциями, которые он не считает даже нужным выражать намеками или в иносказательной форме, а излагает с поразительной откровенностью“ (Зай294). Последние две газеты в справочнике „Русская периодическая печать“ вообще не указаны, о первой („Эхо“) сообщается лишь, что она — либерально-монархическое издание; ничего не говорится о взыскании. Итак, из четырнадцати периодических изданий, которые были запрещены или прекратили свое существование вследствие цензурных гонений за весь период, девять относятся к первым трем годам (83–85). Это свидетельствует, что задачу борьбы с оппозиционной прессой правительство решало в основном в первые годы реакции, что не означало, что позднее репрессии прекратились.

В 86 г. решением Совещания четырех министров запрещена киевская газета „Заря“. Во всеподданнейшем докладе Толстого отмечалось, что П. А. Андриевский был лишь номинальным редактором этой газеты, а фактически она редактировалась политически неблагонадежными людьми, в последнее же время редактором запрещенной в 80 г. одесской газеты «Правда» М. И. Кулишером. В журнале Совещания четырех министров указывалось, что газета запрещена «за обнаруженное со стороны ее редакции злоупотребление доверием правительства».

В 87 г. постановлением министра внутренних дел приостановлена на 8 месяцев еженедельная московская иллюстрированная «Газета А. Гатцука», тираж которой доходил до 30 тыс. еще в 84 г. газета получила три предостережения, приостановлена на один месяц, подчинена предварительной цензуре. Первое предостережение она получила за статью Н. С. Лескова «Заметка неизвестного», в которой автор, по мнению цензуры, «глумится над православным духовенством, как черным, так и белым, представляя его развитие, жизнь и деятельность в самом непривлекательном виде». Второе предостережение дано через месяц после первого, за продолжение публикации тех же «Заметок неизвестного», а также «за резкий отзыв о сделанном предостережении». Третье — за статью, направленную против Каткова. В докладе Толстого указывалось, что в номере 32, «из ненависти к принципам, органом коих служит это издание» (т. е. «Московские ведомости» Каткова — ПЗ) газета Гатцука «утверждает, что сотрудниками его могут быть лишь авантюристы, разные двусмысленные личности и даже явные мошенники». Естественно, такой резкий отзыв об издании Каткова не мог остаться безнаказанным (Зай295). Газету подвергли временному запрещению. В 88 г. она возобновилась, а после 90-го года выходила под названием «Заря».

В 89 г. Совещаним четырех министров запрещена «Сибирская газета». Директор департамента полиции П. Н. Дурново во всеподданнейшем докладе писал об ее направлении: «Явное сочувствие ко всяким самым прискорбным явлениям, порождаемым демократическими тенденциями некоторой части нашего общества, старания укоренить мысль, что Сибирь должна заботиться об ослаблении своей связи с Россией, и попытки при всяком удобном случае дискредитировать распоряжения правительства и действия местной администрации». По словам Дурново, газетой фактически управляли политические ссыльные. Непосредственной причиной запрещения «Сибирской газеты», как это не покажется странным, явилось открытие в Томске университета. Дурново указывал, что в связи с этим «правительство обязано особенно заботиться об ограждении учащейся молодежи от вредных на неё влияний». И делал вывод о необходимости запретить газету (Зай295-6).

В том же 89 г. прекратил свое существование из-за цензурных репрессий «Русский курьер» — ежедневная либеральная газета, выходившая в Москве в 79–89, 91 гг., редактируемая В. Н. Селезневым. Газета боролась за усиление и улучшение земства, видя в нем средоточие «живых общественных сил». В то же время «Русский курьер» критиковал существующие земские учреждения, считал необходимым их усовершенствование. В газете публиковались статьи о положении крестьянства, защищались реформы 60-х гг. Она давно уже беспокоила власти. Даже не столько власти, сколько Каткова, с которым «Русский курьер» постоянно полемизировал. В одной из статей, помещенных в нем, о Каткове говорилось: «В течение двух лет г. Катков с упорством и усердием, достойным лучших целей, занимался в ''Московских ведомостях'' обругиванием преобразований прошлого царствования <…> наиболее злостным его нападкам подвергались новые суды, а за ними земское и городское самоуправление» (Зай284-5)..

Естественно, такое направление, при всей его умеренности, вызывало недовольство правительства, последовательно проводившего политику контрреформ. Уже в первый день назначения Феоктистова на пост руководителя цензуры Победоносцев указывал ему на необходимость запрещения «Русского курьера». В 82 г. газета была приостановлена на три месяца, а в 83 г. получила предупреждение за «вредное направление, выражающееся в суждениях о существующем государственном строе и в подборе и неверном освещении фактов о быте крестьян, направление это рассчитано на то, чтобы возбуждать смуту в умах» (Зай284). В начале 1884 г. «Русский курьер» получил второе предостережение за статьи по национальному вопросу. В одной из них говорилось, что национальный вопрос — это «не что иное, как принцип равноправности и братства людей». В другой, касаясь этого же вопроса, газета заявляла: «ради счастья русского народа мы являемся в России сторонниками искреннего, последовательного, разумно целесообразного проведения в жизни населения русского государства принципа национальностей». Власти обратили внимание на подобные статьи. Последовал всеподданнейший доклад, Прочитав его, Александр III заявил: «Возмутительно читать подобные статьи. И это пишут русские люди». Получив второе предупреждение, «Русский курьер» стал осторожнее и закрыть его удалось не сразу (Зай284).

Но на грани 80-х — 90-х гг. рассчитались и с ним. В сентябре 89 г. «Русский курьер» получил третье предостережение и был подчинен предварительной цензуре за статью «Дворянские вопли и аргументы для вымаливания подаяния», посвященную задолженности помещиков дворянскому банку. В этой статье, по утверждению Дурново, «выразилась вся злоба упомянутой газеты против дворянского сословия». На всеподданнейшем докладе по поводу вынесенных «Русскому курьеру» предостережений царь наложил резолюцию: «Совершенно одобряю. Желательно было бы совершенно прекратить издание этой поганой газеты». Газету формально не запретили, но подвергли предварительной цензуре и поставили в такие условия, что вскоре редакция была вынуждена прекратить издание.

Аналогичная история произошла с московской еженедельной газетой «Русское дело» (издатель-редактор С. Ф. Шарапов). В 88 г. она получила за «вредное направление» два предостережения, а в 89 г. — третье. Редакция придерживалась либерально-славянофильских взглядов, весьма далеких от всякой радикальности. Но и такое направление цензуру не устраивало. Характеризуя его, Толстой отмечал, что оно обнаруживает «во-первых, крайне враждебное отношение к нашей дипломатии, которую постоянно и в весьма грубой форме упрекает <…> в пренебрежении к русским интересам; во-вторых старается доказать, что Россия жила правильной жизнью только во времена земских соборов». Непосредственной причиной третьего предостережения и приостановки издания на шесть месяцев явилась статья-памфлет о судьбах русского дворянства, с антидворянскими высказваниями, что, по словам Толстого, «служит лишь одним из образцов явно демократических тенденций этой газеты». На докладе Толстого царь написал: «Действительно дрянная газета». После приостановки газета не выходила (Зай296-7).

Как видно из сказанного, большинство из запрещенных и прекративших выходить в результате цензурных репрессий периодических изданий были отнюдь не радикальными. Все они выступали иногда с оппозиционными статьями, критикуя отдельные стороны деятельности правительства, затрагивая более или менее острые вопросы (о тяжелом положении крестьянства, непосильных податях, необходимости расширения прав земства, продолжения реформ и пр.). О коренных проблемах русской действительности они и не заикались. Но и такая критика вызывала недовольство властей. В рассматриваемый период даже нейтральная позиция, с точки зрения правительства, была недостаточной; от печати, да и вообще от благонамеренного обывателя, требовалась не пассивная, а активная лояльность. Это прекрасно отразил Салтыков-Щедрин в романе «Современная идиллия» (печаталась с 77 по 83 г.). Именно оттуда взят первый эпиграф к седьмой главе.

Один из персонажей романа, полицейский чин Выжлятников, «вразумляет» повествователя: «рассуждают <…> коль скоро ты ничего не сделал, так, стало быть, шкура — твоя? Ан нет, это неправильно. Ничего-то не делать всякий может, а ты делать делай, да так, чтобы тебя похвалили!». Чтобы сберечь шкуру, надо это заслужить, надо активно включиться в деятельность властей, собирать «статистику», которая имеет в виду привести «в ясность современное настроение умов».

Следует добавить, что в многочисленных запрещениях эпохи Александра III принимал непосредственное участие император, сопровождавший доклады о них весьма одобрительными и грубыми репликами.