Из огня и пепла

– Моя сестра погибла при пожаре.

– Мне очень жаль. Извините моё любопытство.

– Ничего. Это было так давно, что иногда кажется чем-то нереальным.

– Если не хотите рассказывать, можем поговорить о чём-то другом. Джерри говорит, я неплохой собеседник. – Моё шутливое замечание разламывает прочный панцирь, которым Джек окружил себя.

– Нет, всё в порядке. Это случилось восемь лет назад. Наш семейный дом загорелся, как и ваша пекарня. Из-за старой проводки, до которой не доходили руки. Родителей не было дома, они уже ушли на работу, но сестра спала на втором этаже и ни о чём не подозревала. Даже не почуяла дыма и не услышала, как огонь скрипит половицами, пробираясь к ней по лестнице. Она всегда спала, как убитая. Маме приходилось по пять раз подниматься к ней, чтобы разбудить перед школой.

– Это ужасно. Мне очень-очень жаль.

– Пламя заметил сосед и вызвал пожарных, но те опоздали. Сестру вынесли до того, как сгорели комнаты на втором этаже, но она успела наглотаться дыма. И уже не проснулась.

Джек ёрзает на стуле, словно сидит на раскалённых углях или острых иглах. Но по-прежнему на меня не смотрит. Что-то подсказывает мне, что он нечасто делится этой историей, тем более с еле знакомыми жертвами пожара.

– Это неправильно, но иногда я думаю… хорошо, что она не проснулась. Не успела испугаться или почувствовать боль. Её смерть была ужасной, но тихой и безболезненной. А я уж знаю, каким убийственным может быть огонь.

Теперь и я знала. Мало того, на моём теле останутся отчётливые напоминания о том, как опасно кусает огонь, если подпустить его слишком близко.

– Родители так и не оправились после случившегося, впрочем, никто из нас не оправился. Они почти год жили в моей квартире, ремонтируя дом. Его можно было бы починить гораздо быстрее, но, думаю, им было невыносимо возвращаться в него. Тогда-то я и освоил строительное дело. Тогда-то и бросил работу механиком и пошёл в пожарные.

– Ради сестры…

– И ради всех, кто когда-либо страдал от огня и ещё может пострадать.

Я покраснела от глупой мысли: в каком-то смысле он сделал это и ради меня. Я ведь сижу здесь, на неудобной больничной постели, вся в бинтах и ожогах.

– Это очень смело и благородно.

– Никогда не думал об этом в таком ключе.

– Как её звали? Вашу сестру?

Его глаза, потемневшие на несколько тонов от скопившихся внутри сожалений и скорби, наконец-то задерживаются на мне с благодарным блеском, что я спросила.

– Лили. – Выдыхает он четыре буквы, а то и весь кислород. – Её звали Лили.

– Красивое имя.

– Ей было семнадцать, у нас довольно большая разница в возрасте. Он только заканчивала школу и хотела поехать учиться в орегонский колледж искусств. Мечтала стать дизайнером. Лили здорово рисовала и обладала тонким вкусом во всём.

– И вы до сих пор ремонтируете ваш семейный дом?

– Нет. Как только прибили последний гвоздь, родители продали дом, потому что не могли жить там, где умерла их дочь. Ни в том же доме, ни в том же городе. Они уехали к побережью и осели в крохотном городке. Сисайд, может, слышали?

– Я бывала там однажды проездом. Красивое место.

– А главное, далеко от Портленда и прошлого.

Я бы тоже могла поведать трагичную историю семьи, но гость решает, что хватит предаваться скорбным воспоминаниям, и начинает расспрашивать меня о работе. Остин никогда не интересовался тем, что я делаю и что люблю больше всего. И уже никогда не поинтересуется. Не узнает, что каждое утро ровно в пять я уже на кухне включаю духовку, разогреваю печи и достаю заготовки из холодильника. Не узнает, как меня успокаивает и вдохновляет сам процесс, когда руки по локоть в муке, когда ложка в заученном темпе размешивает тесто, когда пальцы погружаются в клейкое месиво, которому суждено стать ароматными булочками. Джек же даже невольно облизывается, когда слушает обо всех этих коричных улитках, сахарных рогаликах и ягодных пирогах, которые я достаю из духовок и отношу на витрину за несколько минут до открытия. Первым покупателям везёт больше всего – на работу они идут в приподнятом настроении, насытившись пышным тестом во всевозможной вариации.

– Будь я на вашем месте, я бы весил сто пятьдесят кило, потому что съедал бы всё, что готовлю. – Улыбается Джек, и я задорно смеюсь, пока он наблюдает за каждым звуком моего смешка, будто те вылетают изо рта в виде мультяшных нарисованных нот, а не чего-то неосязаемого.

Я открываю было рот, чтобы выдать блестящую шутку, но тут же закрываю, когда мой телефон пиликает.

– Это Джерри. Извините, я отвечу.

Джек поднимается и отходит к окну, чтобы не подслушивать, хотя, естественно, слышит каждое слово. Джерри извиняется, что не сможет прийти в приёмные часы, потому что возится на пепелище, избавляясь от улик пожара. Он хочет как можно скорее приступить к ремонту, пока окончательно не обанкротился. Пока во второй раз не прогорел до фасада.

– И, Рейчел, ты не могла бы попросить Остина присмотреть за Лолой? – Стыдливо спрашивает он. – Мне не сложно, ты же знаешь, но я не могу выдержать и пяти минут рядом с ней, начинаю задыхаться.

Но Остин уже не может. И не смог бы, не пошли я его куда подальше. Он был не из тех, кто срывается по первой просьбе и мчится с другого конца города, чтобы прийти на помощь. Он вообще отъявленный эгоист и, что уж греха таить, полный засранец. Истинная натура человека всплывает в самые нужные моменты. Хочешь узнать, любит ли тебя мужчина, побывай в эпицентре пожара и заполучи парочку ожогов. Остин эту проверку не прошёл.

– Боюсь, Джерри, что Остин не поможет.

– Это ещё почему? – Тоном рассерженного отца спрашивает Джерри. Остин ему никогда не нравился, теперь-то я осознанно становлюсь на его сторону.

– Он… ушёл. Я прогнала его. – Отвечаю я, поглядывая в сторону Джека, но тот учтиво делает вид, что его здесь нет. Но он здесь. И это присутствие приносит радость, облегчение, но и стыд. Не хочу, чтобы он знал, как со мной обошлись. Не хочу, чтобы жалел или думал, что я недостойна даже удержать такого идиота, как Остин Палмер.

В трубке слышится суровое «почему?», но я уклоняюсь от ответа, как от пули.

– Просто мы не созданы друг для друга.

– Он хотел тебя бросить, – шипит Джерри. – Я прав? Испугался ответственности…

– Скорее моего уродства.

– Не смей так говорить, милая.

– Я не боюсь смотреть правде в глаза.

Джерри вздыхает. Мой милый, надёжный, заботливый Джерри, который взял на себя роль отца, когда тот вылетел через лобовое и сломал себе шею. Роль доброго друга, когда я отгородилась от всех приятелей непробиваемой стеной из кирпича и боли.

– В том, что ты говоришь, ни доли правды. Всё заживёт, Рейчел, вот увидишь. Я ещё позвоню. Постараюсь что-то придумать с Лолой, пока тебя не выпишут.

Я сбрасываю звонок и ещё несколько секунд пялюсь на постепенно гаснущий экран.

– Что-то случилось?

Теперь Джеку не нужно притворяться, что он не слушает. Рассматривая хмурые чёрточки моего лица, он по-настоящему озабочен. Интересно, он сбежал бы, как Остин, при виде моих ожогов?

– Моя собака. За ней некому присмотреть. Джерри два дня выводил её на прогулки и кормил, но у него страшная аллергия на шерсть. Ещё парочка таких дней, и он окажется в соседней палате с приступом анафилактического шока.