Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

Трапеза, прерванная на минуту, продолжалась, а Пален отправился в тюрьму. Поскольку он был губернатором Санкт-Петербурга, все двери открылись перед ним. Те, кто увидел его входящим в камеры таким вот - с суровым взором и окруженным стражей, подумали, что пробил час их ссылки в Сибирь или перевода в тюрьму с усиленным режимом. Манера, в какой Пален приказал им приготовиться погрузиться на сани, еще больше утвердила их в этом предположении. Несчастные молодые люди повиновались; в воротах их ожидала группа стражников. Заключенные покорно расселись в нескольких санях, и едва они там оказались, как почувствовали, что кони несут их галопом. Против ожидания, через какие-то 10 минут, сани остановились во дворе великолепного de l'hotel - особняка; заключенные, приглашенные вылезать, снова повиновались; ворота закрылись за ними, солдаты остались снаружи, с заключенными был только Пален.

– Следуйте за мной, - сказал им граф и пошел первым. Совершенно не понимая, что происходит, заключенные сделали то, что им сказали.

Войдя в комнату перед той, где собрались заговорщики, Пален поднял шинель, брошенную на стол и прикрывавшую груду шпаг.

– Вооружайтесь!
– коротко бросил он.

Пока заключенные в изумлении выполняли и этот приказ, и, начиная подозревать в происходящем с ними нечто странное и неслыханное, вешали набок шпаги, что не далее, как утром, палач с них срывал постыдным образом, Пален велел отворить двери, и они увидели за столом друзей - с бокалами в руках, приветствующих вновь прибывших возгласом «Да здравствует Александр!» - с которыми, как они считали еще 10 минут назад, они разлучены навсегда. Тотчас они устремились в праздничный зал. В нескольких словах их ввели, в курс дела; их еще переполняли стыд и гнев за обращение, которому они подверглись тем же днем. Поэтому предложение о цареубийстве было встречено кликами радости, и ни один не отказался взять на себя ту роль, какую ему отвели в предстоящей жуткой трагедии.

B 11 часов заговорщики в числе 60-ти или около того вышли из отеля Талицына [67] и, завернувшись в шинели, направились к дворцу св. Михаила. Главарями были Бенингсен, Платон Зубов - в прошлом фаворит Екатерины, Пален - губернатор Санкт-Петербурга, Депрерадович - командир Смоленского полка, Аргамаков - адъютант императора, князь Татетсвилл - генерал-майор артиллерии, Талицын - генерал, командир гвардейского Преображенского полка, Гарданов - аджюдан [старший унтер-офицер] конной гвардии, Сартаринов, князь Веренской и Серятин. [68]

67

Талицына отель - l’hotel (фр.) переводится не только как гостиница, но и как особняк, дворец.

68

Цареубийцы - по другим источникам: генерал-лейтенант Бенингсен - генерал-лейтенант барон Беннигсен, генерал и командир гвардейского Преображенского полка граф Талицын - Талызин; адъютант императора Аргамаков - адъютант Талызина, командир Смоленского полка Депрерадович - генерал, командир гвардейского Семеновского полка; генерал-майор артиллерии князь Татетсвилл - Яшвиль; Сартаринов - майор Татаринов; князь Веренской - князь Вяземский; Серятин - штабс-капитан Измайловского полка Скарятин.

Заговорщики вошли в ворота сада у дворца св. Михаила, но, когда проходили под большими деревьями, дающими тень летом, а в эту пору голыми, вонзившими во тьму свои тощие ветви, стая ворон, разбуженная легким шумом, доносящимся снизу, снялась с них с таким скорбным карканьем, что остановленные вороньим криком, который в России считается дурным предзнаменованием, конспираторы заколебались, идти ли дальше; но Зубов и Пален воскресили в них мужество, и они продолжили свой путь. Войдя во двор, они разделились на две группы: одна, во главе с Паленом, вошла через особую дверь, какой обычно пользовался граф, когда хотел, не привлекая к себе внимания, попасть к императору; другая, возглавляемая Зубовым и Бенингсеном, двинулась вперед за Аргамаковым, выступающим в роли проводника, к главной лестнице, где и появились без помех, так как Пален велел снять дворцовые посты и вместо солдат поставить офицеров-заговорщиков. Только один часовой, которого забыли заменить, как это сделали с другими, при приближении группы крикнул: «Кто идет!»; тогда Бенингсен шагнул к нему и, распахнув шинель, чтобы показать знаки воинского отличия:

– Тихо!
– сказал ему.
– Не видишь, куда мы идем?

– Проходите, патруль, - ответил часовой, кивнув головой в знак согласия.

И убийцы прошли. Попав в галерею, что перед прихожей, они увидели офицера, переодетого солдатом.

– Все в порядке? Император?
– спросил Платон Зубов.

– Вернулся к себе час назад, - ответил офицер, - и теперь, несомненно, спит.

– Хорошо, - заключил Зубов.

И патруль цареубийц прошел дальше.

В самом деле, Павел, по своему обыкновению, провел вечер у княгини Гагариной. Видя, что он вошел более бледным и мрачным, чем всегда, она подбежала к нему и стала настойчиво спрашивать, что с ним.

– То, что есть, - ответил император.
– Для меня пробил час нанести главный удар, и скоро увидят, как падут головы, которые мне очень дороги!

Ужаснувшись этой угрозы, княгиня Гагарина, знавшая о недоверии Павла к семье, ухватилась за первый же предлог, какой представился, чтобы выйти из салона, написала великому князю Александру несколько строк, в которых сообщала, что его жизнь в опасности, и велела отнести записку во дворец св. Михаила. Так как офицер, который стоял на страже у дверей арестованного, имел лишь предписание не выпускать царевича, он позволил посланцу войти к нему. Так Александр получил письмецо, а поскольку он знал, что княгиня Гагарина посвящена во все секреты императора, его тревоги вдвойне усилились.

Около 11 часов, как об этом сказал часовой, император вернулся во дворец и немедленно удалился в свои покои, где сразу лег и, к радости Палена, успел уснуть. К этому времени заговорщики подошли к двери прихожей, что располагалась перед спальней, и Аргамаков постучал.

– Кто там?
– спросил камердинер.

– Я, Аргамаков, адъютант его величества.

– Что вы хотите?

– Прибыл с докладом.

– Ваше превосходительство шутит, время - почти полночь.

– Помилуйте, вы ошибаетесь, время - шесть часов утра; открывайте скорей, боюсь, не рассердился бы на меня император.

– Но я не знаю, должен ли я…

– Я на службе, и я вам приказываю открыть.

Камердинер повинуется. Тотчас же заговорщики с обнаженными шпагами устремляются в прихожую; камердинер в испуге забивается в угол, но один польский гусар, который здесь дежурил, бросается преградить им путь к двери императора и, угадывая намерение ночных визитеров, приказывает им удалиться.

Зубов отвечает отказом и пытается оттолкнуть его рукой. Раздается пистолетный выстрел, но в тот же миг единственный защитник того, кто еще час назад распоряжался 53 миллионами подданных, обезоружен, повален на пол и лишен возможности действовать.

Резко разбуженный пистолетным выстрелом, Павел соскочил с постели и, бросившись к скрытой двери, что вела к императрице, попытался ее открыть; но тремя днями ранее, в приступе недоверия, он велел приговорить эту дверь к тому, чтобы она оставалась закрытой. Тогда он вспомнил о люке и бросился к нему в угол покоев. К несчастью, поскольку он был босой, не удалось, как следует, нажать на пружину, и люк, в свою очередь, отказался открыться. В этот момент дверь, что вела в прихожую, упала в спальню, и императору хватило времени только на то, чтобы метнуться за каминный экран.

Бенингсен и Зубов ворвались в спальню, и Зубов пошел прямо к кровати, но видя ее пустой:

– Все пропало!..
– вскрикнул он.
– Он от нас сбежал.

– Нет!
– сказал Бенингсен.
– Вот он.

– Пален!
– закричал император, когда его обнаружили.
– На помощь ко мне, Пален!

– Sire, - сказал тогда Бенингсен, шагнув к Павлу и салютуя ему шпагой, - напрасно вы зовете Палена: Пален - наш. Впрочем, ваша жизнь не подвергается ни малейшему риску; вы только арестованы именем императора Александра.

– Кто вы?
– спросил император, так трясясь, что в дрожащем и бледном свете его ночной лампы не узнавал тех, с кем говорил.

– Кто мы?
– откликнулся Зубов, предъявляя акт об отречении от престола.
– Мы посланы сенатом. Возьми этот документ, читай и сам произнеси, какую выбираешь участь.

После этого Зубов подает ему документ одной рукой, тогда как другой переносит лампу на угол камина, чтобы император мог читать представленный акт. Павел, и правда, берет бумагу и пробегает ее глазами. Где-то на трети текста прерывает чтение и, подняв голову и глядя на заговорщиков: