Из первых рук

Сара громко взвизгнула и бегом кинулась к двери, крича:

—Дикки, Дикки, гадкий мальчишка! — Трудно было сказать, кому предназначается ее крик — мне или Дикки. Возможно, обоим. Старая Кенгуру всегда умела работать на два фронта.

—Ну и ну, — сказала Коукер. — А только вы меня не удивили, мистер Джимсон. Я довольно перевидала на своем веку грязных старикашек, и некоторые из них вели себя не умнее.

—Брось, Коуки, — сказал, я, — я просто сказал «здрасте» старой знакомой. Госпожа моего сердца — ты.

—Очень вам благодарна. Я сама себе госпожа, и никому больше. — И она вышла из комнаты. Но дверью не хлопнула. В парадном платье Коукер ведет себя респектабельно.

С шумом влетела Сара, подталкивая перед собой небольшого мальчонку. Тщедушный, костлявый, с голубым лицом и рыжими волосами. Торчащие коленки и ни грамма мяса на костях. Выпялил на нас глаза и молча сосал что-то заложенное за левую щеку. Он не шел — просто прислонился спиной к Саре, сдвинул ноги, и она толкала его вперед, как совок для мусора.

— Это Дикки, — сказала Сара. — Ах ты, гадкий мальчик! Где ты пропадал... с таким-то кашлем? Поздоровайся с джентльменом. Это мистер Джимсон. Настоящий художник из Академии художеств.

—Из Академии? — сказал я. — С каких пор? Может быть, я и умер, но пока еще не могу согласиться с этим.

—Ну, ты был не хуже их, Галли, в свое время. Ты и сам знаешь. Фу, Дикки, как ты себя ведешь? Ты ведь никогда раньше не видел настоящего художника, правда? Мистер Джимсон рисует настоящие картины, большие, масляной краской. Ну же, Дикки, поздоровайся с джентльменом.

Дикки высунул язык. Самый кончик. Видно было, он еще не решил, что делать. Застигнут врасплох.

—Ах, Дикки, — сказала Сара.

—Отстань от мальчонки, Сэлли. Что он тебе сделал? До свиданья, и пореже прикладывайся к пиву. Не то лопнешь.

—Ах, Боже мой, — сказала Сара, — но ты будешь плохо о нем думать, а он бывает таким хорошим мальчиком, когда постарается. Скажи джентльмену «до свиданья», Дикки, золотко. Ну, ради мамы. А я, может, найду мятный леденец.

Дикки побольше высунул язык. Но он все еще был в нерешительности. Я дернул его за ухо.

—Молодец, сынок, — сказал я. — Ты правильно придумал. Почему ты меня не укусишь? С чужими только так и поступают.

—Ах, Галли, замолчи, — сказала Сара.

—Пусть мама говорит что хочет, а ты кусай чужих и кидайся в них тяжелыми вещами. Заставь уважать себя.

—Не слушай джентльмена, Дикки, — сказала Сара, чуть не плача. — Он просто шутит. Как не стыдно, Галли, говорить такие вещи ребенку? Ну, беги играть и возьми себе кусочек сахару. — И она выставила его из комнаты. — Как можно, Галли?

Я чмокнул ее в щеку и сказал:

—Какая, нежная котлетка.

И она взяла меня за руку, вконец расчувствовавшись.

—Ах, Галли, надеюсь, она хорошо заботится о тебе?

—Она? Она вообще не заботится обо мне. Я сам себе хозяин; Сэл. Наконец-то. Да, я кое-чему научился.

—Что, совсем один?

—Дом холостяка — его крепость... с колючей проволокой и пулеметами.

—А где она находится, эта крепость? Вдруг кто-нибудь из твоих старых друзей захочет узнать.

— Нигде, — сказал я, — а то вдруг кто-нибудь из моих старых друзей захочет узнать.

Ну и убирайся, — сердито сказала Сара. — Очень мне нужно о тебе беспокоиться. После всего, что я от тебя натерпелась. — И она вышла и принялась звать мальчонку: — Дикки, Дикки, что ты там делаешь с сахарницей?

В эту минуту Коукер сунула в дверь голову и сказала:

—Вы идете? Или я ухожу.

Я снял с каминной полочки мою серебряную рамку, сунул ее в карман и вышел.

Глава 10

Отдать вашу картину кузнецу! сказала Коукер. — Милое дело; она, верно, стоит все десять тысяч фунтов, — Коукер думает, что всякая хорошая картина должна стоить не меньше десяти тысяч. — Могу поспорить, что другую стянула она сама, Типичная воровка. Хоть клеймо ставь.

—Верно, — сказал я, — и места для этого предостаточно.

—Ну чего вы смеетесь? Люди подумают, что вы под мухой,— сказала Коукер.— Придите в себя. Ну же!

И правда, я был немного взбудоражен. Успел забыть, что такое Сара. Настоящая Сара. Старый гейзер, единственный в своем роде. И она ударила мне в голову. Чуть-чуть.

—У нее вид уличной девки, — сказала Коукер.

А хоть бы и так, подумал я, она всегда готова посмеяться шутке и чисто-начисто моет полы.

Но к душе благой услады скверне нет пути.

Огнь обвивает землю, но человек живет,

Он шествует средь похотливых огней и...

драит дверную скобу.

—Куда?! — сказала Коукер. Не заметив обочины тротуара, я чуть было не упал. — Вас нельзя одного выпускать на улицу. — И она так дернула меня за руку, что едва не вывихнула ее. — Пошли. Хоть взаперти вас держи. И не спорьте.

—Совершенно верно, — сказал я, в точности как Сара, чтобы успокоить ее.

Ибо все сущее свято.

—Что вы там городите? Ну и ну, совсем спятил, старый.

Он шествует средь похотливых огней, и ступни его — медь, и чресла его — серебро, и золото — грудь и чело.Старый болтун Билли не знает удержу. Познать истину. Через зарождение к рождению. Врата рая. Вам в Святую землю? Пожалуйте сюда. Упасть, чтобы вновь подняться.

Ибо все сущее свято. Жизнь приветствует жизнь.

—Пошевеливайтесь, — сказала Коукер, вталкивая меня в автобус и пихая на сиденье между моряком, от которого разило конюшней, и старухой с насморком и корзинкой, полной отбросов.

Ибо суть всякой плоти, творения Божия, —

Сад неземной услады и дворец великолепия,

Сынами Лоса {10} воздвигнутые,

И цветы, и травы, и утварь, и постели, и опочивальни,

Что на станках своих дочери Энитармон ткут

неустанно

С прилежаньем, любовью, слезами в светлом храме

златоверхом.

Другими словами, старый Билли предавался мечтам, пока миссис Блейк опорожняла миску.

—Баба, — сказала Коукер. — Вот что такое ваша миссис Манди. Еще минута — и я бы сказала ей это прямо в лицо.

10

Лос, Энитармон и другие ниже встречающиеся в стихах имена — символические персонажи поэм У. Блейка, в которых автор разрабатывает свою, особую мифологическую систему.