Из поэзии 20-х годов

1930

Сельская кузница

Кукует в кузнице кукушка — Кует кувалда по станку Свою докучную частушку: Ку-ку, ку-ку. Лучится утро чистой сталью, Звенит и вторит молотку, И над проселочною далью Ликует звонкое — ку-ку. Кудрявится вдали опушка Кустами кучными в шелку. Кукует в кузнице кукушка: Ку-ку, ку-ку.

1920

Дмитрий Семеновский

Товарищ

Весенним дыханьем, нежданно и ново, Меж нами промчалось заветное слово, Заветное имя одно: — Товарищ! — Как песня, звучит нам оно. То — песня во славу труда-миродержца, То — мост, переброшенный к сердцу от сердца, То — братьям от братьев привет. — Товарищ! — Прекрасней воззвания нет. Из темных подвалов, из глуби подполья Помчалось оно на простор, на раздолья Кипящих толпой площадей. — Товарищ! — То — новое имя людей. Лучистее взгляды, смелее улыбки. И кажется: майским сиянием зыбким Вся жизнь озарилась до дна. — Товарищ! — Мы — сила, мы — воля одна.

1917

«Юных глаз счастливое сиянье…»

Юных глаз счастливое сиянье И волненья радостного дрожь, Как заветное воспоминанье, Ты всегда в душе моей найдешь. Помнишь: увидала, подбежала, Хорошея сердцем и лицом, И сияла взором и дрожала Молодым сквозистым деревцом? И недаром в том правдивом взоре Так душа играла и цвела: На любовь, на радость и на горе Нежную ты руку мне дала. В дни сомнений, в дни разуверений Вспоминал я, милая, не раз Трепет твой безудержный, весенний, И сиянье необманных глаз. И когда на ложный путь разлада Мы сбивались, счастья не храня, Свет того девического взгляда Возвращал тебе всего меня. Дни летят. Весна сменилась летом, В листьях плод таится золотой. Ты лучишься новым ровным светом — Материнства теплой красотой.

1930

Никифор Тихомиров

Братья

Мы с тобой родные братья, Я — рабочий, ты — мужик, Наши крепкие объятья — Смерть и гибель для владык. Я кую, ты пашешь поле, Оба мы трудом живем, Оба рвемся к светлой воле, С бою каждый шаг берем. Я сверлю земные недра, Добываю сталь и медь. Награжу тебя я щедро За твои труды и снедь. Наши руки мощью дышат, Наши груди крепче лат, Наши очи местью пышут, Постоим за брата брат. Мы с тобой родные братья, Я — рабочий, ты мужик, Наши крепкие объятья — Смерть и гибель для владык.

1917

Шершавая ладонь

Расту. Расту. Стальные нервы Закалены среди машин. Я не последний и не первый Пришел от голубых равнин. Пришел, пропахнувший лесами, И с песнями плакучих ив, Смотрел я детскими глазами На стянутый ремнями шкив. Смотрел и думал молчаливо Под пляску звонких молотков, И пряталась в душе пугливо Семья печальных васильков. Так с каждым днем все реже, реже Всплывало дальнее село. И новый мир в душе забрезжил, Запело сердце, зацвело… Я полюбил душой глубоко Заводский грохот и огонь. Насыщена железным соком Моя шершавая ладонь.

1923

Борис Турганов

Товарный 209 238

Широки страны моей просторы: протянулись без конца и края. По ночам — сверкают семафоры, и рожки сигнальные играют, и уходят в дымные дороги, в дальние, глухие перегоны по крутым подъемам и отлогим красные товарные вагоны. … … … … … … … … … … … … Ветер налетал, метал и плакал, заливался, завивался выше. Дождик покрывал блестящим лаком станционные худые крыши. Эшелон грузился у товарной, и погрузка шла — без замедленья. Знали мы: готовит враг коварный снова на Советы наступленье, знали мы, что пану поклониться для рабочих — нынче несподручно. И повез нас к западной границе паровоз — насмешливый разлучник. Наши хлопцы — сжались тесным кругом, крепко помнили, зачем мы едем, и вагон товарный был нам другом, согревал и двигал нас к победе. И сильнее памяти о доме, и сильнее, чем глухая осень — мне запомнился вагонный номер: 209 238. … … … … … … … … … … … … Не задаром, видно, хлопцы бились, — мы покой завоевали прочный. Время шло, мы сроки отслужили, и настало мне идти в бессрочный. Дома много всяческой заботы: незаметно день за днем проходит. Позабыл я за своей работой о тяжелом, о двадцатом годе. И, довольный этой мирной долей, жил я, ни о чем не беспокоясь, но однажды, возвращаясь с поля, повстречал в степи товарный поезд. Проходили медленно вагоны — много хлебного, большого груза. Я гляжу — и вдруг неугомонно сердце заворочалось под блузой. Сразу встала, в орудийном громе, та глухая, боевая осень: увидал я старый-старый номер 209 238. Понял я: он длится, бой жестокий, только биться надо — по-другому. …И, взбежав по насыпи высокой, отдал честь товарному вагону.

1925

Иван Филипченко

Беднота

Как ветви леса, тянутся их руки, Над нами образуя грозный свод Из кистей, пальцев желтых, точно йод, Их устремленных лиц глаза, как люки. В чаще глухой, чем дальше, тем огромней При свете фосфорических их глаз, Себя кляла ты и клялась не раз На камне камня не оставить — вспомни. Ты в землю зарывалась, в рудники, И там твои подземные скитальцы Искали злато — кольца лить на пальцы — И камни, как созвездий огоньки, На пальцы их, — когтистые крючки. Ты — прообраз солнца И солнца не видишь, Для тебя оно град невидимый Китеж, Ты сила сил, а зовешь оборонца И всегда на свою погибель. Вечеров вблизи и вдали быль, Ночей искрометная маска, — Огни синелунных шаров, словно звездный каскад. Пылание тихое ламп, мерцанье каминов, лампад, Ты зажгла своими руками. Да будет свет, огня полуночная пляска, На радость и счастье в космическом храме, Но пока в вертепе стыда, торгашей и убийц, Перед кем века склонялись ниц. Да будет свет, а сама во мраке живешь. Ты за медный ломаный грош Несчетностью согнутых спин, Шевелишь миллионами рук, миллиардами пальцев. Столько нежных страдалиц, кротких страдальцев, Где все как одна, все, все как один. Все единым взмахом, единым жестом, За скудный хлеб, кочевые, обреченные переездам, Обувают властительных, одевают они именитых, — «Да будет красота!» Но воск на рабочих ланитах, Кандалы на ногах, на плечах одна тяжесть креста. Рассвет и день под палящим солнцем, до ночи, Льешь пот на чужом лугу и на поле, На фабрике душу дробишь до безумной боли, На заводе кромсаешь кости неумолимей, жесточе, Погребаешь себя на дне шахт юга, — Доколе, доколе, доколе! «Да любите друг друга». Ты — прообраз солнца И солнца не видишь. Для тебя оно град невидимый Китеж, Ты сила сил, а зовешь оборонца И всегда на свой капут. Твой творческий радостный труд, Твой труд обязательный — жить поденно, Твой труд непосильный, труд потогонный, Твой труд кровавый, Потрясающая твоя смерть, Разложенье растертого тела, смердь, — Черни трепетная забава. В колизее Рима. Кем ты хранима, Чья ты забота, Чья огнепламенная ты поэма, Кроме меня, — Немо, немо. Я поэмы спою о тебе, моя мать, О твоих красных витязях песни, былины, Красных богатырей, как сражалася рать, Как назад не вернулся из них ни единый. Я былины сложу, И сказанья скажу, Как борцов погребли у стремнины. Как на бой поднялась ты за бедных сынов, Искалеченных долей железной. Я во тьме гробовой, в молниях слов Звал на бой, Поднималося солнце над бездной. Снова миг наступил, Снова пробил час, Собрать в исполинские армии тыл. Ураганный порыв миллионных масс, Против класса класс, Силу против сил. Ты, ты победишь и правда за нами, И свобода, равенство, братства свет В титанической беспримерной драме Родятся на тысячи тысяч лет.

1918

Из «Девятой симфонии» (К IX годовщине Октября)

Россия созидает штаты: Гудит симфонией Девятой Лязг рычагов, раскат колес И гимн гудков тяжеловатый. В садах, где плоть плодов ала, Между дерев ревут в разгулье Размеров грандиозных ульи Из камня стали и стекла. То высятся за рядом ряд Заводы и Электрострои, И фабрики: и там герои Простые просто мир творят.

1926

Семен Фомин

Пахари

У распаханных полос мы, Ждем весну мы на бору. Облаков багряных космы Разметались на ветру. Смолкли снежные бураны, Сон промчался горевой. Зачернелися курганы По откосам в звоне хвой. Что земле людское горе? Что нам пахаря печаль? Замарило на Егорья — Рвется сердце ввысь и вдаль! Выезжай-ка, брат Микула, Зерна в землю разбросай, — Жизнь объятья распахнула, Забурлил наш тяглый край!

1918

Александр Ширяевец

Родине

Лажу гусельки яровчаты, Песней зарною зальюсь! Сколько буйных сил непочатых У тебя, родная Русь!.. И такие силы львиные Зарывалися века! Не с того ли и надрывная Тяжела твоя тоска? Долго чудище бессонное Измывалось над тобой… Ты спала, как опоенная Наговорною травой… Твоего Илью-то Муромца В клеть загнали, благо прост!.. Полно маяться — сутулиться! Поднимайся во весь рост…

1918

Клич

На кургане, в шапке-зорнице Стенька встал разгульно смел, Молодецкую он вольницу Кликал, звонницей гудел: — Гей-эй-эй!.. Собирайся-ка, голь перекатная, Шалый сброд! Будут гульбища, подвиги ратные, — Русь зовет! Хватай ножи с пистолями! Гульнем по вольной воле мы! Не дам народ в обиду я! Айда тягаться с Кривдою! — Гей-эй-эй!.. Нет житья от боярства от чванного, Воевод! Всех достанет рука атаманова, Всех уймет! Не дам народ в обиду я! Айда тягаться с Кривдою! Хватай ножи с пистолями! Гульнем по вольной воле мы! — Гей-эй-эй!.. Царь не видит, в палатах все тешится, Спозарань!.. А и нам, братцы, время потешиться! Грянь-ка, рвань! Хватай ножи с пистолями! Гульнем по вольной воле мы! Не дам народ в обиду я! Айда тягаться с Кривдою! …Так бросал слова смутьянные Разин, взявшись за пистоль, И ватагою буянною На курган валила голь… Не леса шумят кудрявые, То повольники шумят: Помыкает всей оравою Колдовской, зовущий взгляд… Зацвели ладьи узорные! Песни, посвисты и гул! Загляделись выси горные На диковинный загул! Не с того ли крика шалого Волга вспенила сильней?… Любо Стеньку разудалого Уносить далеко ей!