Из Ро?ссии с любовью

У ограды стояла старуха. Её голову покрывала, затеняя лицо, темно-коричневая шаль, и несмотря на послеполуденное тепло, женщина куталась в растянутую, с заплатками на локтях, кофту. Неожиданная гостья внимательно рассматривала дом и двор. Казалось, она встретила давнишнего знакомого, которого не видела много лет, и сейчас ищет в нём прежние черты, а ещё хочет понять, что же изменилось.

— Добрый день, мадам, — поприветствовала я старуху. — Вы ищите кого-то или живёте неподалёку?

Женщина с трудом отвела взгляд от дома и уставилась на меня. Взгляд не был ласковым или приветливым, правда, и злобы я не почувствовала. Меня изучали, как нечто непонятное.

— Подойди ко мне… дитя, — поманила гостья к ограде. — Спросить хочу, а кричать невместно. Ты же не селянка.

Интересно, она что-то обо мне знает или по каким-то признакам сделала такой вывод? Ну что ж, подойду. Мне не трудно, да и права она, не стоит шуметь — детям отдохнуть надо. Так с куском хлеба и подошла к старухе.

— Это мне? — гостья жадно смотрела на краюху.

Бабушка наказывала меня редко. И всегда за дело. Обычно просто объясняла мне мою ошибку и рассказывала, какие могли бы быть последствия. Да и я, хоть и не росла кисейной барышней, старалась более-менее держаться в рамках. Не потому, что была пай-девочкой, а потому, что всегда думала, как на какую-то мою шалость бабуля отреагирует. И не столько наказания боялась, сколько огорчить единственного родного человека.

Как-то возвращаясь из магазина с буханкой хлеба, я встретила соседских мальчишек. Хлеб был настолько свежим, что своим теплом грел руки. А ещё он источал такой одуряюще аппетитный аромат, что удержаться было невозможно. Я откусывала крошечные кусочки от хрустящих уголков и, жмурясь от удовольствия, рассасывала их, как леденцы.

— Сорок восемь — половину просим! — кинулись ко мне пацаны.

Их было шестеро. Шесть проголодавшихся мальчишек, целый день гонявших по улице и вспомнивших о еде благодаря ароматной буханке у меня в руках. И я понимала, что половиной дело не закончится. Схомячат всё. Но я же ещё не насытилась ни хлебным духом, ни хрустом свежеиспеченной корочки, ни тёплым мякишем. Вообще-то жадной я не была, но почему в тот раз поступила так, не знаю. Не говоря ни слова, я сорвалась с места и стремглав припустила домой.

Запыхавшись, забежала во двор, прижимая к груди остывающий хлеб. Отчего-то он уже не был таким ароматным и аппетитным.

— За тобой собаки гнались? — удивилась бабуля моему растрёпанному виду.

— Нет. Мальчишки хлеба попросили, а я не захотела делиться…

Она не кричала, не ругалась, не хваталась за гибкую ветку, которой на эмоциях могла ожечь по заднице. Бабуля просто на меня посмотрела с таким сожалением, что я чуть было сквозь землю не провалилась.

— Люди в войну в блокадном Ленинграде последние крошки делили. Ты голодным отказала. Они же твои товарищи… — и всё, больше ни слова не сказала. Ушла в избу и молчала весь вечер.

Многое забылось из детства, а вот этот случай калёным железом отпечатался на совести. Голодным отказала.

— Вам… — просто ответила я и протянула краюху старухе.

Глава 24. Сказки не говорят детям о том, что есть драконы — дети сами об этом знают

Раньше такие места на картах отмечали «Здесь живут драконы». Теперь не отмечают. Но это не значит, что драконов там нет. Или никогда не будет…

— Бессмертие — это слишком долго, дитя…

— … и скучно.

Мы сидели с гостьей на крыльце, глядя в долину. Где-то там, почти на горизонте, через прозрачное марево тёплого воздуха виднелись крыши замка — дома, который нам пока был недоступен. Оттого, что ничего не могу с этим поделать, я грустно вздохнула.

— Не нравится тебе здесь… — старуха не спрашивала — утверждала.

— Нравится. Я бы с удовольствием время от времени отдыхала в этих местах. Покойно, просторно, дышится легко. Но у меня есть обязательства перед воспитанниками. Для получения определённого результата необходимы условия. Не может человек, выросший в лачуге, вдруг стать сиятельным лордом. Для этого нужна другая атмосфера. Хороший человек — это, увы, не профессия.

Я говорила, не поворачивая головы, зная, что собеседница меня внимательно слушает. Слушает и кивает.

— Согласна. Только в небе можно научится летать.

Покосилась на старуху — что она может знать о полётах? — и вздрогнула. То ли голову та повернула как-то, то ли луч солнца, катившегося к закату, скользнул по лицу, но сверкнули золотом глаза, и зрачки в узкие щёлки вытянулись.

— Драконица?

— Правильно говорить «драконесса», — поправила меня та, которой быть не могло не только здесь, на крыльце нашего дома, но и во всём мире.

— Эта долина всегда принадлежала нашему гнезду. В основном мы селились высоко в горах. Там много просторных пещер, до которых невозможно добраться тем, кто не летает. Но и внизу у каждой семьи был свой дом, — узкая смуглая ладонь с длинными пальцами скользнула по каменной стене, поглаживая древнее строение. — Нам, двуипостасным, нельзя долго в одном виде пребывать. На магии отражается и на восприятии мира. Зверь, пусть и разумный, видит всё иначе, чем человек. А человек, не оборачиваясь, теряет связь со своим зверем.

— Вы долго отсутствовали? — спросила я, чтобы хоть как-то поддержать разговор. Вопросов было намного больше, но были они бессвязными. Типа: «Как?!» и «Почему?!».

Как так случилось, что пребывание этих прекрасных магических созданий для всех осталось тайной? Почему драконесса решила мне открыться?

— Нет, недолго. Лет пятьдесят, кажется. Путешествовала в поисках пары, но так и не сложилось.

Я аккуратно покосилась на старуху, сидевшую рядом. Не поздно ли семью заводить? А с другой стороны, что я знаю о драконах? Когда у них зрелость наступает? Может, самое время пришло.

— Не косись. Морок это, не мой истинный облик. Так путешествовать проще, сластолюбцев ныне развелось много. Есть такие, что за девицами юными охотятся, чтобы продать в дома весёлые. Мне они не страшны — справлюсь, но зачем лишняя кровь на пути моём?

Старуха стянула с головы шаль и встряхнула, словно пыль выбивая. На всякий случай, чтобы не запорошило глаза, я отвернулась и веки прикрыла, а когда открыла, то…

Она шла по двору. То ли ещё раз осматривая свой дом, то ли просто красуясь. Посмотреть было на что, хоть красота её иная. Пусть неуловимо нечеловеческая, но взгляд отвести невозможно. От полных чувственных губ, от слегка раскосых глаз тёмно-янтарного цвета, от идеальной лепки лица и тела. Распущенные золотой волной волосы плотным плащом укрывали плечи и спину. Ко всему этому добавлялась гипнотизирующая пластика. Каждое движение совершенно, каждый шаг как па непревзойдённой танцовщицы.

В груди запекло, и я поняла, что наблюдала за драконессой не дыша. Вздох как всхлип — долгий, прерывистый. Хороший здесь воздух. Чистый, горный, остывший к вечеру.

— Нам надо уйти? — спросила я у хозяйки дома.

— А сможете? — насмешливая улыбка и прищур, что немного гасит золото глаз. Я только головой покачала. Даже если бы и не было запрета покидать деревню, куда я бы я детей на ночь глядя потащила? — Вот и оставайтесь. Я на уступе ночевать буду. Вон там! — взмах рукой в сторону густых зарослей на склоне. — Завтра разберёмся, кто где жить будет. А сейчас неплохо бы поужинать.