Шрифт:
Из сборника «Плакун-трава»
<1909>
Я рожден волной зеленой,
Корнем к камню прикреплен.
Влагой горькой и соленой
Этот корень напоен.
И волна меня качает,
Близок воздух, близко дно.
Смугло ржавчина пятнает
Мне кудрявое руно.
В ночь жемчужною змеею
Пляшет лунный свет в волне,
Днем — янтарной чешуею
Солнца взгляд дрожит на дне.
А
Чернью кроя волн полет,
И валов седая круча
С гулким ревом упадет,—
Дыбом вскину я волокна,
В зернах пены изовьюсь,
Сквозь распахнутые окна
Волн разбитых надышусь,
Хмелем бури напитаюсь
И в родную глубину,
Растрепав руно, шатаясь,
Я, как пьяный змей, нырну.
В дрожи струй склонюсь я зыбко
На седую камня грудь,
Чтоб следить, как плавнем рыбка
Серебристый чертит путь,
И, покорствуя движеньям
Охлажденных бурей вод,
Мутно-лунным отраженьем
Лик медузы проплывет.
Тихо над спящим Салимом
Бродят рассветные тени.
В храме, за мертвенным дымом,
Тускло мерцают ступени.
Узкой тропою росистой
К саду прошла Магдалина,
В дымке туманно-сквозистой
Дремлет седая долина.
В темном саду засверкали
Крылья неведомой птицы,
Воины в страхе бежали,
Молча, от белой гробницы.
Бледным, дрожащим ребенком
Кто здесь склонился?..
Не ты ли
Слышала в воздухе звонком:
— Где же Его положили? —
Веруй, дитя, и, внимая,
Жди. Задрожала ограда,
Рдеет заря огневая,
Кто-то выходит из сада...
Ты видишь — белая ограда,
И кипарисов темный ряд.
В прохладе утреннего сада
Они гробницу сторожат.
Туман сползает паутиной.
Как возглас острый и немой,
Деревья черною вершиной
Пронзают воздух голубой.
Так было все, и снова стало:
Рассвет, и тени от камней...
Душа, поверив, не устала
В пыли и зное долгих дней.
И вот, как встарь, опять свершилось:
Сверкнул гробницы узкий вход,
И камень пал... Все озарилось,
И Он воскрес, и Он идет.
Как драгоценной цепи звенья,
Над осиянной головой
Сверкают вещие мгновенья,
Восторг пылает заревой.
А ты, блаженный, ослепленный,
Внимаешь пенью белых крыл.
Он смерть попрал, Преображенный,
И, побеждая,— победил.
Склонив над вещей книгой вежды,
Я выбираю
ю причудРодной земли, как знак надежды,
Зелено-яркий изумруд.
Лучи в невиданных слияньях
Плывут ко мне со всех сторон,
И я тону в их сочетаньях,
Как древле гордый царь Нерон.
С неутоленной жаждой чуда
Встают вопросы темных лет,
И в преломленьях изумруда
Горит бесчисленный ответ.
Для взоров любящих ты дорого-знакомы
Твоих морщин причудливых изломы,
Чудовищ каменных навек застывший шаг,
Всех вековых загадок разрешенье
Почиет здесь, в твоем окамененьи,
Суровой древностью венчанный Карадаг.
Шестикрылатые прильнули серафимы
К твоим скалам и, посвященным зримы,
Оставили узор и взлет бессчетных крыл,
Лишь мудры душа, с молитвенною дрожью
В прозренья тихий час склоняясь к их подножью,
Провидит жизни сон и явь твоих могил.
Незаметная тропинка
Чуть змеится по камням.
Пестрой ящерицы спинка
Вдруг мелькнет то здесь, то там.
Свесив веток град зеленый
По морщинистой скале,
Белизной осеребренной
Каперс льнет к седой земле.
А орел, забыв движенье
И вонзая в солнце взгляд,
Как полдневное виденье,
В синем воздухе распят.
Он молился на камне, к закату лицо обратя,
И вечерние ветры, засохшей травой шелестя,
Упадали у ног.
И прозрачный поток
Вечный лепет с молитвой сливал.
Над пустынею день умирал.
Он заплакал на камне, и взгляд уходившей зари
Золотил его слезы. Поток повторял:
Говори,
Из праха земного ты созданный сам,
Говори, говори
О страхе земли — небесам.
Где-то замирают голубые шумы
Ласкового моря в жаркой тишине.
Облака вздымились и плывут, как думы,
Золотые думы о грядущем дне.
В сердце умирают темные печали...
Что это — мгновений непрерывный звон,
Или то цикады тишину заткали
Золотым бряцаньем здесь со всех сторон?
Склон холма дымится серебром полынным,
Наклоняясь, блещут нити ковыля,
И открытым взором, страстным и невинным,
Смотрит прямо в небо знойная земля.
Вяч. Иванову
В безумный месяц март я родился на свет,
И в этой жизни мне нигде покоя нет.
И борется весна в душе моей с зимой,
И весел громкий смех, а стих печален мой.
То дьявол душу мне темнит крылом своим,
То вижу лик Отца, как смелый серафим.