Из того ли то из города
Шрифт:
Деревьев много, пополам поломанных. Вроде здоровое дерево, не с чего ему ломиться, а ровно великан какой позабавился. Переломил, будто соломинку, и дальше себе пошел. Так и осталось дерево, не живое, не мертвое; торчит пнем обезображенным, а верхушкой ветвистой, средь которой зеленые веточки виднеются, в землю уткнулось. Упавших, истлевающих, с корнями в рост человеческий, тоже много.
Дикий лес, гиблый. В такой без особой нужды не сунешься ни за дровами, ни за грибами-ягодами. Обидеть может, а то и пропадешь ни за денежку мелкую. В таком только татям да душегубам и место.
Думал было Илья к хозяину обратиться за помощью, тому самому, что медведем его пугал. Да видно, другой здесь хозяин. Такой же как лес - сумрачный, дикий, неприветливый.
...Полянку ту, возле которой односельчан обидели,
Пошел Илья - как, думал, разбойники подались. Вышел на прогалину, дай, думает, кругом ее обойду: не может такого быть, чтобы следа никакого не осталось. Ветка сломанная, куст примятый, еще что приметное. Однако ж, неладное что-то деется. Только шаг сделает, - и будто земля ему в лицо бросается; ступит назад - все по-прежнему. В другую сторону - опять из-под ног уходит... И, главное, пока на месте стоит, ничего особенного: деревья как деревья, кусты как кусты... А морок одолевать начнет - девки на поляне показываются; прыгают, веселятся, друг за дружкой гоняются, в его сторону посматривают. Косы длинные, сарафаны белые, на головах - венки из цветов свежих. В лесу цветов нет, а у них - есть. Мавки, не иначе.
Присел Илья на ствол поваленный, задумался. По-иному дело глянулось. Сколько их было, разбойников-то? На слова сельчан не положишься, напугались шибко. Кто они, из каких краев пришли? Отчего промысел лихой выбрали? Одно - коли селяне бывшие, а ну как из людей ратных? Мечом-копьем владеть умеющим? Сам-то он если только булавой; тут, должно быть, особого уменья не надобно - маши себе, ровно дубиной. Только против умелых да опытных не помашешь. Стал припоминать, что ему деды про разбойников рассказывали. Сказка - ложь, а все-таки не на пустом месте складывается. Припомнил, что атаманы зачастую слова заветные знали; что стрелы от них отскакивали, меч не сёк. Еще: оборачиваться умели, невидимками становиться, со следа сбивать... Со следа сбивать!.. Илья аж привстал. Вот оно что! Не иначе, правдой сказка оказалась. Значит, здесь они где-то, недалече, а иначе с чего бы морок наводить?..
Как со вечеру - сильный дождичек,
Со полуночи-ночи - подморозило...
Ты взойди-ка, ты взойди, солнце красное,
Над горою взойди, да над высокою,
Над дубравою взойди, да над зеленою,
Обогрей же нас сирот, сиротинушек...
– Слышь, Невер, мне вот что подумалось: а с чего это песни у нас все какие-то протяжные да невеселые?
– спросил молодой разбойник, весен семнадцати-двадцати, пожилого, коренастого, густо обросшего черной бородой. Они сидели у костра и приглядывали, как бы огнем не охватило почти совсем уже готового кабанчика.
– Жизнь наша такая, - буркнул тот.
– Какова жизнь, таковы и песни. Другой была бы, по-иному и пелось бы.
– Не скажи, - возразил молодой.
– Разве мы не вольные птицы, разве платим кому подати? Разве грабят нас тиуны да лучшие мужи? Что с того - избы нет. Вот ужо разбогатеем, получу свою долю, тогда...
– Тогда - что?
– спросил пожилой.
– А вот то. Купцом стану. Торговать буду. Гостей не больно-то пограбишь. Слыхал я, у них и дружина своя имеется, и послабление от князя.
– Дружина, говоришь?
– раздумчиво протянул пожилой. Собирался что-то сказать, но не стал.
Посидели, помолчали. Повернули толстый сук, служивший вертелом.
– Только вот не понимаю, зачем атаман у сельчан телеги с лошадьми забрал? Золото-серебро, оно понятно; хотя откуда у них такому богатству быть?
– снова начал разговор молодой.
– Должок у него тут в городе имеется. Давний.
Расплатиться желает.– Что за должок?
– Что за должок? Обыкновенный... Сам-то он из Новагорода. Слыхал про такой?
– Кажись, слыхал...
– Кажись... Город такой есть, поболее вашего. Далеко на севере. Туда, говорят, первый князь пришел, из Руси, а уж оттуда - в Киев. Сами-то они сейчас без князей живут...
– Это как?
– А так, по-старому. Как в вашем городе прежде жили. Скопом дела решают, вот как у вас было. Вече называется. Посадников избирают. Жил он там в Славенском конце, третья изба от городской стены вдоль Плотницкого ручья. А еще мост у них есть, Великим прозывается. Правду сказать, не один он там, и все - Великими кличут. На том мосту потехи у них случаются, кулачные. Конец на конец. То ли три у них конца, в городе-то, то ли еще сколько... Это самое вече, - у каждого свое. Только я не о том. Как-то по зиме потеха кулачная у них случилась. Отец атаманов не любитель был, а тут нашло на него что-то, ровно околдовали. То ли на мосту случилось, то ли на самой реке, а только когда народишко расходиться стал, он среди прочих лежачих остался. Принесли его домой, думали, отлежится, встанет. Силушкой-то не обижен был: быка ударом кулака в лоб с ног сшибал. Отлежался, да так и не встал. Кровью все кашлял. Свезли по весне... Только до того еще, как помер, припоминать стали, что да как. Редко такое бывало, чтоб до смерти. Помнут сильно, покалечат - случалось. А тут... И припомнили, что на стороне Людина конца вроде как молодой затесался, и вроде как нездешний. Во время потехи, - до того ли было, чтоб высматривать? Там уж не зевай... И вот этот самый молодой, он вроде в рукавицах был, расписных. С атамановым отцом лицом к лицу бился. После потехи же исчез, а куда - никто не видел. Вот и порешили, что он в рукавицы, должно быть, подковы положил. А иначе - как такого бойца одолеть можно? Спохватились; за такую проделку смертным боем бьют. Тут-то и вспомнил кто-то: уж больно молодой тот...
Невер примолк и принялся поворачивать сук с кабанчиком.
– Ну, так чего молодой-то?
– не стерпел товарищ.
– Не запряг... Отец атаманов - он повольником был. Гости новгородские, чтобы убытку в торговле с купцами готскими, людей нанимали, чтобы они, по соседним землям да рекам, озоровали. Чтобы никто, значит, помимо них не встревал...
– Это что же - разбойничали?
– Как хочешь назови. Вот они, повольники эти самые, и озоровали. Там ладьи пожгут, там товары отнимут. Иногда, бывало, стычки случались...
– Со смертоубийством?
– По-разному... Так вот, кто-то и припомнил, что молодой этот, он вроде как... В общем, отца его, - атаманов отец положил... Вот и дождался своего часа, вернул должок...
– Так вот ты про какой должок...
– протянул молодой разбойник.
– А ты думал?.. Мать у него вслед за отцом ушла, той же весной. А ему, как старшему, такое вот наследство досталось. Око за око.
– Так, может, молодой тот не причем был?
– Может, и так. Только ему лучше знать, атаману-то. Он его поначалу долго разыскивал. Сам в повольники подался, везде, где мог, расспрашивал. Потом вроде как поутих - где ж его найдешь? Пока не приметил как-то в дружине княжеской, в Киеве.
– Да как же он его приметить мог, ежели прежде в глаза не видел?
– Слухом земля полнится. Разговор случайно слышал. Тот, кого он искал, не из последних в дружине был. Князь его отличить решил - послать в один из городов, для догляда. Не всем это по душе пришлось, кое-кто позавидовал. И вот идет атаман, - только он в то время еще не был нашим вожаком, - по улице, навстречу ему - всадник, дружинник. Глянул на него - и как будто в груди что-то шевельнулось. Одного взгляда хватило, чтобы навек запомнить. Подивился, - никогда прежде с ним такого не было. Идет себе дальше, а тут еще два дружинника стоят, смотрят всаднику вслед и о чем-то беседуют. Прислушался невольно и услышал, что тот в дружину из Новгорода пришел. Вроде как родных у него там повольники извели. Понял атаман, отчего у него у груди екнуло. Повернулся - и вослед. Только дружинник как в воду канул. Он обратно - у тех двоих про город узнать, ну, куда того доглядать послали - и тех след простыл. Городов-то немного, да один от другого не за версту стать. Долго искал, пока у вас нашел...