Из восьми книг
Шрифт:
1979
ОСЕННИЙ ПОЕЗД
А когда подымается дымПосле каждого слова,И вокруг, словно смерть, недвижимХмурый воздух соловый,Непослушными пальцами мысльНе удержишь – уронишь...О, зачем ты столетьями тонешь?Хоть сегодня – очнись!Если холод иглою прошилЗагустевшее сердце,Если в небе давно – ни души,Если некуда деться,Кроме этой звезды земляной,Лубяной, заскорузлой,Если судеб не рубится узел, —Хоть не плачь надо мной.Мир сгущенья и таянья.Мир Той любви неоткрытой,Для которой и рай был не мил,От которой защитыНет во тьме гробовой, и нельзяДо конца расквитаться...У
1978
СКВОРЕЦ
Под крышей, где в лунный торецСосны упирается хрящик, —Последний великий мудрец,Последний скворец говорящийЖивет и не знает невзгод,Смеется над городом старым,И целую тьму напролетСвистит нерасставшимся парам.– К тебе бы дорогу найти,С тобой подружиться, насмешник!– Ну что ж, разбегись и взлетиНад садом в цветущих черешнях!– А если не в силах летатьМой разум упрямый и косный?– О чем же тогда нам болтать?Не сбудется наше знакомство.И вот уже наперерезБежит обезумевший ветер. —Последний великий мудрецВ любви отказал и привете. СЫН ИВАНА ГРОЗНОГО
Тоска возвышалась над ним, словно город,Пехотою слуха осажденаИ конницей зренья штурмуема.Но выкрик жезла был как молния короток —И новая жизнь налегла, ледяная,И больше слова ни к чему ему.Так смерть подошла – ледяною Москвою,Огромными башнями будущих эр,Висящими вслух над соборами, —Москвой, на столетья прохваченной хворью —Насквозь. Как отцовский тот пепельно-серыйВзгляд, что водой голубой емуСтруился сыздетства...Но голос сожжен до конца,Наследное выбрав имениеВ том теле: он тезка безумца-отца,И в смерти безумен не менее... ЭЛЬ ГРЕКО
Над городом – покров столетья сизый,Дымится миг под конскою подковой,А небо снизошло – и смотрит снизуГлазами обнаженного святого.И, кроме ветра, нет иного крова.А всадник в грозовом просторе тонет —Еще не понял, но уже задумчив,Лучом любви из будущего тронут.И в этом веке он – один из лучших.На панцире его играет лучик.Печален конь, во взоре отражаяСвинцовые пейзажи Освенцима,И черный воздух полон слезной влаги.А всадник острие красивой шпагиРассматривает, про себя решая,Возможны ли беседы со святыми... 1979
ВОЗВРАЩЕНЬЕ ДОМОЙ
Хвойный вечер утешенья и защиты,Небо душу облекло – огромный плед,Деревянная калитка в сад сокрытый,Жизнь трепещет, как в листве фонарный свет.Вот я снова здесь. Я возвращаю Слово,В детстве сумеречном взятое в залог.Слышу, как в другой стране рыдают вдовы,Как, смеясь, растет в дверях чертополох.Я хотел в столетье этом не собою,Но несчетными рожденьями прожить.Ночь трясло. Шатало землю с перепою.А сейчас цветок спросонья чуть дрожит.Я бывал в смешенье судеб сразу всеми —И в отчаянье спасенье узнавал,Был прологом и узлом в земной поэме,Открывал страстей всемирный карнавал.Не чуждаясь унижения и славы,Я в соборе и в ночлежном доме пел,Босиком прошел весь этот век кровавый,И от казни уберечься не успел.Вот я снова здесь. Я возвращаю Слово —В детстве явленную тихую любовь.Погляди, Учитель мой белоголовый:Даль созвездий – это свет моих следов. 1979
* * *
Там, над Летой – ветряная мельница:Это время медленно и страстноПеремалывает в пыль пространство,В россыпь звезд. – А ввысь на крыльяхВознестись. Оно стоит на месте,И, вращая ливнями и лунами,Хочет душу размолоть в возмездьеЗа беседы с птицами безумными.Там, над Летой – ветряная ягодаВ холодах созрела и повисла:Это ум несет желаний тяготы,Это мысль вращает страхов числа.Над рябиной каменной, осенней —Звездный ком с измятым скорбью ликом,Что постиг духовность не по книгам —И уже не чает воскресенья... * * *
Ты не смотри на строфы свысока:
В контексте жизни каждая строка
Моих стихов звучит
совсем иначе -Та тянется, как детская рука,
К лучам звезды. А та, как ветер, плачет.
А вместе все они наверняка
Любого буквоеда озадачат.
Но ты на путь щемящий оглянись,
Где время ливнем устремлялось вниз -
И зеркала для неба создавало,
Ты отраженьем облака пленись
В одном из них: ведь, как ни заливало
Край муравьиный, а льняная высь,
Двоясь в воде, покой торжествовала.
Вгляделся? – И запомнить поспеши
Соотношенье тела и души,
Как мне оно в толпе стихов открылось:
Хоть мир звенящий – в хаос раскроши,
Хоть обнаженным петь взойди на клирос, -
Что гром – зимой, что взрыва сноп – в глуши,
Тебя настигнет насмерть Божья милость!..
Метель осыпает несчетной казнойБазар приутихший. И сразу повеялоТой площадью людной, с толпой ледяной,Где головы рубят за веру, —Жестокой, глухой, корневой стариной,Где смерть, словно ветер, проглотишь,Где жизни крылатой, где жизни инойЗавистливый зреет зародыш.И кто же раскусит столетья спустя,Что казни подобны аккордам,И баховской мессы бессмертный костякОкреп в этом воздухе твердом?...1979
ИСПОВЕДЬ
Я в город вхожу.Я в предсмертные, в первые крики,Дрожа, окунаюсь. В густом многолюдье окон,На лестничных клетках – и клетках грудных, где великийВращатель созвездий пирует веков испокон.Я в город спускаюсь. Реки разноцветные бликиМеня леденят. И в воде вразумляющей тойМеж вечных домов словно ветер проносится дикий —Бездомные судьбы с цыганской своей пестротой.Я строю дыханье – я вникнуть едва успеваюВ прохожего речь, и обрывком величья онаДоносится следом. Я каждым отдельно бываю.Заслуги деревьев на мне – и умерших вина.А возрастов смена – тиха, как звоночек трамвая,А старость колдует, к секундам сводя времена,И Лестница Иакова, Млеющий путь задевая,В бушующий город безвыходно вкоренена.Война разразилась – и снова сменяется пеньем,А зори над жизнью мелькают, подобно ножу,И души идут в темноте по гранитным ступеням...Я в город спускаюсь. – Я к небу в слезах восхожу. СОКРАТ
...Сознанье угасает. НапоследокЯ говорю: блажен, кто насладитсяЗемной печалью более меня.Кто площади, базары городскиеСтрастней, чем я, прижмет к своей груди.Кто с отроками не прервет беседу,Окликнутый завистником. Кто локонУпругий, юношеский, золотойНе выпустит из рук под взглядом Мойры.Кто Гению, живущему в предсердье,Осмелится не рабствуя внимать.Сознанье угасает. Что же выСтолпились, не скрывая слез и жалоб,У в забытьи поющего огня?В последний раз погреться?Но к чемуМне ваши сожаленья?Вы живетеПостольку лишь, поскольку мыслю я.Сполохи мысли пир свой завершают.В них догорают города, событья,Любимых лица, недругов слова...Асклепию, друзья, сегодня в жертвуЗарежем петуха – за исцеленьеДуши – от тела, мыслей – от надежд!..Сознанье угасает. Горечь СтиксаНахлынула, смешавшись с вашим плачем... —И вас как не бывало!.. Да и с кемПрощался я? В какой собрался путьВ столь поздний час? К какой олимпиадеМой приурочен срок? Какой народДал речь взаймы бездомному сознанью?Была она певуча, иль груба?......А звезды все растут, немыслимо красивыИ прежде, помню, я в какие-то прорывыИх видел, и была картина не такой...Но я от прежних мест, как видно, далеко. 1979
* * *
И не вини, и не вмени, Ты понимаешь? —Целый город, В цветенье свадеб, именин,И каждой осенью – расколотНа боль и цвель отдельных лицИ листьев. – Судьбы разобьются...Откуда только вы взялись,Завистники и правдолюбцы,Какой составили букетИз листьев желтых и лиловых,Средь гордых дам в нарядах новыхКто плачет, догола раздет?Ах, это плачет ваша жизнь,В ров общий брошена нагая: Над ямой мостик. —Не держись, Уже перила пахнут гарью.Сжигают трупы. Души жгут.Стеклом венецианским судьбыЦарей еще блестят минутПятнадцать. – Воздуха глотнуть быГлоток!.. Но – только черный дым...И если мы явились после, – Не верь.То призрак. Мы летимБез опозданья к ночи в гости.Не осуди. И не вмениБезумных слов, решений быстрых.Мы – гарь. Мы не были людьмиС тех пор. Участьем – не томи.Не обвиняй в бездушье – призрак!..
Поделиться с друзьями: