Из записных книжек. 1957–1989
Шрифт:
«Государственное руководительство и церковное пастырство воспитали в древнерусском человеке две совести: публичную – для показа согражданам и приватную – для себя, для домашнего обихода. Первая требовала наблюдать честь и достоинства звания, в каком кому привелось состоять; вторая всё разрешала и только требовала периодической покаянной очистки духовником хотя бы раз в год».
«Дурак тот, кто думает о будущем мимо настоящего».
Сегодня вряд ли в характеристике человека встретишь слово «благородный». «И дело не в том, что такие понятия как бы уходят из нашей официальной лексики, хотя и это вряд ли оправданно. Уходит не слово, не обозначение. Вместе с ним может быть утрачен еще один нравственный параметр».
«– Будь моя воля, я повесил бы у дверей кинотеатров, где идет моя картина («И плывет корабль». – А. Ш.), такое объявление: «В показываемом здесь фильме нет ничего, за исключением того, что видно простым глазом». Или: «Не пытайтесь увидеть, что за этим кроется, иначе вы не увидите даже того, что есть».
Петр Алексеевич Пален – «знаток той единственной для государственного человека науки, которую он сам называет «пфификологией» (от нем. Pfiffig – пронырливый).
«Никогда не вызывали у русского человека особых симпатий жабы и всякого рода червяки, тараканы, зеленые навозные мухи-цокотухи, пауки – все то, что живет по темным углам».
Три вида веры по Канту:
– прагматическая – в свою правоту в том или ином деле;
– доктринальная – в общие положения, например, вера в бытие бога;
– моральная – где нравственное поведение является аксиомой.
«Не считая книг о коммунизме, сельские клиенты Грега Стилсона питали нездоровый интерес к литературе, в которой говорилось о том, что евреи правят миром».
«Древние греки были мудры, утверждая, что боги даровали смертным два блага – способность забывать и неведение будущего».
Говоря о своем тайном отъезде из Португалии, Уриель Акоста объяснял это тем, что «не позволяется лицам еврейского происхождения удаляться из страны без особого королевского разрешения».
«Настоящую поэзию очень просто отличить – от нее по спине начинают бегать мурашки».
Манихеяне «на молитвы… не тратят времени, следуя правилу: кто работает, тот молится».
«Фраза рождается на свет хорошей и дурной в одно и то же время. Тайна заключается в повороте, едва ощутимом. Рычаг должен лежать в руке и обогреваться. Повернуть его надо один раз, а не два».
«…к метафоре относился я с маниакальной подозрительностью, зная о том, что на вершинах поэзии метафор почти нет».
«Что тревожит меня в моей книге, это занимательность – ее тут недостаточно. Нет событий. Я-то убежден, что идеи – это события».
Сподвижники Петра «принесли свое мужество для борьбы со внешними врагами, способность к тяжелому труду, способность быстро приобрести знание, искусство в том или другом деле, нужном для России, но многие не принесли другого, высшего, гражданского мужества, не принесли способности отказаться от частной корысти для общего дела, способности отвыкнуть от взгляда на службу государственную как на кормление, на казну как на общее достояние в том смысле, что всякий, добравшийся до нее, имеет право ею пользоваться… Борьба (с этим. – А. Ш.) была тяжелая, тяжелее Северной войны; не мог преобразователь быть поощрен в ней Полтавой, не мог окончить ее Ништадтским миром. Борьба не кончилась…».
«…для меня… свобода личности является самой главной из человеческих ценностей. Но… до тех пор, пока общество не достигнет достаточно высокого уровня зрелости и устойчивости, оно будет неизбежно вынуждено так или иначе ограничивать и ущемлять личные свободы».
«В нынешних условиях полная свобода в самом прямом смысле слова будет обязательно порождать господство сильных, а они со своей извечной склонностью к несправедливости рано или поздно задушат свободу. Избежать этого порочного круга можно только признав приоритет справедливости по отношению к свободе, пусть даже зная заранее, что первая сама по себе не обязательно гарантирует последнюю».
«Отличительные черты его (государственного управления России. – А. Ш.) заключаются в повсеместном недостатке истины…».
«Почему на афишах и в газетных объявлениях моя пьеса («Вишневый сад». – А. Ш.) так упорно называется драмой? Немирович и Алексеев в моей пьесе видят положительно не то, что я написал, и я готов дать какое угодно слово, что оба они ни разу не прочли внимательно моей пьесы».