Из записных книжек. 1957–1989
Шрифт:
…мысль людей никогда так тесно не заключалась в официальные рамки, как в эпоху Николая I. «В связи с этим Валуев усматривает пренебрежение к человеческим мыслям, «водворившееся» также и в законах. Выражением этого являлась система выдачи заграничных паспортов, налагавшая… «домашний арест на свыше 60 миллионов верноподданных его императорского величества».
«Если
«…наши беллетристы фатально не умеют описать любовную сцену…».
«Заметьте молодость их лет. В то время не требовалось одного удара паралича для поступления в Сенат, а двух – для поступления в Государственный совет».
«…доскребаясь умишком до подсознания…»
«…на всех лицах было непетербургское выражение искренности».
«Мы на пороге нового отношения к единомыслию. Нам все менее потребны полчища единомышленников – нам все более необходимо сейчас интеллектуальное многообразие».
«– Но вы допускаете, что возможно такое содержание, которое не может быть выражено в реалистической форме?
– Да. Знаете, какое это содержание? Это есть российское обормотство. Его нельзя выразить иначе, чем выражал Салтыков-Щедрин… Потому что у нас есть многие вещи, которые не могут понять западные люди. Например – двухстворчатая дверь в магазине. Одна половина закрыта. А люди толкутся».
«…в ее улыбке читалась меланхолия человека, который не может позволить себе забыть о необходимости соблюдать приличия».
«…очень мудро говорил король Людовик (XI – А. Ш.): когда шествует гордыня, следом за ней следуют бесчестье и убыток».
«– Если бы они (цензоры. – А. Ш.) знали, что за мысли скрыты в вашей музыке!».
«Учёный должен быть достаточно ленив, – объяснил мне Зубр. – На этот счёт у англичан есть прекрасное правило: не стоит делать того, что всё равно сделают немцы».
«…все шло хорошо, пока одна… (б…? – А. Ш.) не сказала, что стоит десять лет в очереди на квартиру и не может из-за этого иметь детей. Да пусть она еще сто лет стоит в этой очереди, пусть сгниет в ней за то, что сказала об этом американцу».
«А отчего… поле так скушно лежит? Неужели внутри всего света тоска, а только в нас одних пятилетний план?».
С приближением холеры к Петербургу усилились волнения народа, который «по обыкновению верит разным нелепым слухам, будто вовсе нет холеры, но ее выдумали злокозненные люди для своих целей и т. п. Кричат против немцев лекарей и поляков, грозят всех их перебить».
«Не надо принимать выбор, который навязывает дьявол: ни в правой, ни в левой его руке ничего хорошего нет».
«Девятнадцатый век стал самым протяженным в истории: он начался в семьсот восемьдесят девятом году в Париже и кончился в девятьсот семнадцатым в Петрограде».
«.. глупых ни сеют, ни жнут, ни в житницу не собирают, но сами себя родят».
«Как известно, чем более высокое положение занимает человек, тем меньше написано на его дверной табличке».
Детский альбом
Сережа:
– Ма-а-а-кий… (Маленький).
– Ба-а-а-той… (Большой).
– Тять тута и титай… (Сядь тут и читай).
Сережа на даче у Котляровых с бабушкой и няней. Дерутся соседские кошки. Сережа:
– Глупые кошки! Чего дерутся? Чего не поделили?
Сергей несет конфеты в детский сад:
– Я возьму две: одну – Вове, одну – себе. Или нет, лучше четыре: две ему, две мне.
– Возьми шесть конфет, – говорит Ина. – Как ты их поделишь?
Шесть разделить на два – это уже сложнее…