Из жизни карамели
Шрифт:
Вот кого он напомнил Рыбе – энтомолога! Время от времени представители этой экзотической профессии мелькали в ящике – в передачах канала «Animal Planet», ужастиках про взбунтовавшихся сороконожек, а также в криминальных новостях, если кто-нибудь из них попадался на нелегальном вывозе насекомых из тропических стран.
Этот не попадется, – почему-то решил про себя Рыба, глядя на пассажира из кресла 8А снизу вверх, этот вполне способен нелегально вывезти откуда угодно не только насекомых, но и атомный реактор. По частям. И вовсе он не бесцветный. Скорее – бесстрастный. Представить его накалывающим жуков на булавки Рыбе-Молоту не составило особого труда. Правда, на месте жуков неожиданно оказались Палкина с Чумаченкой,
Превосходное, восхитительное зрелище!..
Не менее захватывающее, чем шрам под подбородком пассажира 8А, мелькнувший и исчезнувший так же быстро, как и он сам. Этот шрам по затейливости и разветвленности вполне мог поспорить со шрамом Рыбы.
Нога, протараненная каблуком незнакомки, нестерпимо болела, но Рыба-Молот был даже рад этому обстоятельству: какая-никакая, а все-таки память. Журнал, который читала пери, он тоже заберет с собой!.. Рыба вытащил журнал из сетки и готов был уже свернуть в трубочку и сунуть в карман, как из его недр выпал небольшой прямоугольный кусок мягкого картона.
Посадочный талон!
На талоне значился номер рейса Санкт-Петербург – Салехард (тот самый, которым летели Рыба-Молот и пери), место (8Б) и – главное! – имя пассажира:
АНУШ ВАРДАНЯН
Итак, его до сих пор безымянная пери – прямой потомок сильфов, эльфов и нимф – обрела вполне реальные паспортные очертания. Хотя и не перестала быть незнакомкой, – ведь совершенно ясно, что они никогда больше не встретятся.
Рыба-Молот похромал к выходу, раздумывая о природе странного имени Ануш. Склоняется ли оно, как, к примеру, слова «тушь» или «гуашь»? Или оно все-таки ближе к слову «туш», что означает короткое музыкальное произведение в виде приветствия?
Его уж точно никто не будет встречать в Салехарде с оркестром – дай бог, чтобы просто встретили. Опыт прошлых приездов во всевозможные тмутаракани и «муркины задницы» подсказывал ему – не расслабляйся, рассчитывай не на лимузин, а на такси за свой счет и телефон для сверки координат. Хотя наличие транспорта оговаривается заранее: деликатно, интеллигентно, с многократным, почти медитативным употреблением частицы «бы»:
«хорошо бы»,
«неплохо бы»,
«было бы замечательно, если бы»,
«не были бы вы так любезны», и прочая, прочая.
Чрезмерно мягкий характер Рыбы-Молота проявляется не только в телефонных разговорах с работодателями, но и сквозит в строчках электронных писем и резюме. Как ему удается выползать на всеобщее обозрение – загадка.
Вряд ли имя Ануш склоняется.
Оно – армянское, вопреки среднеазиатским ожиданиям Рыбы-Молота. Но это даже и хорошо, армяне – очень древний библейский народ. Популярная певица Шер – армянка, популярный певец Азнавур – армянин. Популярное блюдо долма (мясо и овощи в виноградных листьях) – тоже армянское. Армяне много страдали в своей истории. В чем именно заключались страдания армян, Рыба-Молот, к стыду своему, припомнить не мог, но это – дело поправимое. Достаточно почитать статью в какой-нибудь энциклопедии, чтобы быть в курсе всех дел, происходящих в Армении и с Арменией.
Ах, да – коньяк!..
Армянский коньяк – вещь что надо. И хотя Рыба-Молот относится к коньяку неоднозначно (от него бывает изжога и непонятная тяжесть в груди и на сердце) – придется полюбить и его. А также певицу Шер и певца Азнавура.
Добравшись до трапа, Рыба-Молот неожиданно вспомнил еще одно армянское имя – Мартирос Сарьян. Мартирос Сарьян был художником, и репродукция его картины, густо засиженная тараканами, висела в зале столовки райцентра Кяхта вместе с еще несколькими не бог весть какого качества репродукциями. От избытка чувств Рыба неожиданно воскресил в памяти и название – «Долина Арарата». И тотчас представил себе, как он с прекрасной Ануш прогуливается
по предварительно очищенной от тараканов долине Арарата, – срывая тучные плоды слив, персиков и инжира. А следом за ними бродят, как привязанные, серны, антилопы, королевские олени, пумы и гепарды с (во избежание эксцессов) затупленными зубами и обстриженными когтями. И прочее зверье – помельче. В воздухе носятся птицы и порхают бабочки; на возвышенности стоит казан с пловом и долма, приготовленные Рыбой в промежутках между прогулками и срыванием плодов. А рядом с казаном топчется единорог, символ чистоты и девственности, альтер-эго красавицы из красавиц Ануш Варданян…– Шевели плавниками, – бесцеремонно ворвался в грезы Рыбы голос гестаповки-бортпроводницы.
– Да пошла ты! – с достоинством ответил ей Рыба, прикрытый с тыла сернами и единорогом, но – в большей степени – пумами и гепардами.
– Попадешься ты мне на обратном пути…
– И не мечтай!
Так, согреваемый видениями горы Арарат, Рыба-Молот (последним из пассажиров) вошел под своды салехардского аэропорта. Внешний вид здания, и особенно внутренности, приятно поразил его европейским, и даже каким-то британским, лоском, хотя Рыба и не бывал в аэропортах Европы, и уж тем более в Британии. Но именно такими мнились ему крупнейшие аэровокзалы мира: обилие стекла и мрамора, прозрачный соборный купол и приветливо светящиеся табло, которые сообщают, что восемь из десяти рейсов задерживаются. А оказавшись в зале прилета, Рыба-Молот и вовсе возликовал: его встречали!
Встречающих было двое: высокая монументальная блондинка и крохотный черноволосый парнишка с плоским, как блин, лицом и раскосыми глазами: типичный представитель коренных народностей Севера. В руке блондинки был зажат самопальный плакат с надписью:
«Господин БАРХАТОВ, г. Санкт-Петербург».
– Господин Бархатов – это я, – сообщил Рыба-Молот, приблизившись к блондинке и ее спутнику.
– Александр Евгеньевич? – уточнила она.
– Все правильно.
– Тогда давайте знакомиться. Я – Вера Рашидовна Родригес-Гонсалес Малатста, хозяйка ресторана. А это мой муж, Николай.
Рыба-Молот совсем не политкорректно и отнюдь не толерантно выпучил глаза. Мало того что имя, отчество и несколько фамилий блондинки находились в состоянии полнейшего несоответствия друг с другом и такой же полной разбалансировки. Так еще и коротышка-муж, которого Рыба-Молот поначалу принял за мальчугана лет тринадцати! А между тем это вполне половозрелая особь, отхватившая себе лакомый кусок, коим, безусловно, является Вера Рашидовна. Хорошо еще, что Рыба не задал глупейший вопрос: «Это ваш сынок?» – то-то было бы конфузу!
Через десять минут они уже сидели в новехоньком джипе: Вера Рашидовна за рулем, ее муж Николай на переднем пассажирском сиденье, а Рыба-Молот – на заднем.
– Ну, рассказывайте, Александр Евгеньевич… Как долетели? – спросила Вера Рашидовна, трогаясь с места.
– Долетел… э-э… хорошо.
– А как вам наш аэропорт?
– Выглядит замечательно.
– Город у нас тоже замечательный. Не Питер, конечно… Но со временем будет не хуже Питера.
– Не сомневаюсь, – с готовностью ответил Рыба, рассматривая пролетающие мимо хибары, одноэтажные бараки и вагончики различных конфигураций – от строительных до железнодорожных. Венцом же градостроительной мысли выступали цистерны с вываренными автогеном окошками. Неужели в них тоже живут люди? Судя по занавескам на окошках – еще как живут!..
– В последние годы много чего строят. Ледовый дворец построили… Катаетесь на коньках?
– Как-то не приходилось…
– А на лыжах?
– И на лыжах не приходилось.
– Ничего, дело наживное. В тундру вот с Николаем поедете. Там красиво.
Перспектива отправиться в хрестоматийно стылую тундру с мужем Веры Рашидовны не слишком-то обрадовала Рыбу-Молота, и он попытался увести разговор подальше от северных красот:
– Хотелось бы побольше узнать о профиле вашего ресторана. Какой кухне вы отдаете предпочтение?