Из жизни Пушкина

Дрезден – Флоренция на Эльбе, старая часть которого исключительно живописно расположена на левом берегу реки. С 18 века русские люди начали регулярно посещать его, в основном проездом на различные курорты – Карлсбад, Мариенбад и прочие. Постепенно он стал сам по себе притягательным местом для посещений иностранцев благодаря богатству Дрезденской галереи и ее главному шедевру – «Сикстинской мадонне». Список русских знаменитостей, посетивших Дрезден в 19 веке, заполнил бы несколько страниц. Но для русского человека, наверное, все-таки главным нашим туристом в Дрездене этого века является Федор Михайлович Достоевский, который провел в нем вместе с женой больше двух лет и написал там несколько томов своего собрания сочинений. Достаточно упомянуть роман «Бесы». Для самого Достоевского умиротворяющая атмосфера этого города была исключительно полезной. По его приезде в Россию многие отмечали положительные изменения в его характере – он стал более уравновешенным, спокойным и терпеливым. Ну а после знаменитой бомбардировки от старой части города и его атмосферы мало что осталось.

А я после описанного избиения ушел в Зачем и почему я принял такое решениесебя, стал больше читать и читал все подряд: стихи Кольцова, записки о кругосветном путешествии Крузенштерна и Лисянского, Гейне и Льва Кассиля. И рисовал черепичную крышу дома напротив. Настроение отразилось на качестве этого рисунка, что сразу отметил учитель рисования, и его похвалил. А был он недоучившийся студент художественного училища в звании ефрейтора.

Тут наступили жаркие летние дни, сидеть дома стало невмоготу, а Миша уехал с родителями в отпуск на родину. Под влиянием внезапного порыва я выскочил на улицу, чтобы провести там остаток дня, и направился прямиком к сигаретному автомату, который был прикреплен к металлическому забору в тенистом переулке недалеко от дома. Зачем и почему я принял такое решение? А бог его знает! Это был просто импульс. Нельзя сказать, что в то время я был заядлым курильщиком или иногда тайком покуривал. Опыт курения был у меня меньше минимального, но как все новое, «взрослое» и в принципе не поощряемое ни семьей, ни школой, курение конечно притягивало именно как некий «магический», ритуальный процесс и запретный плод одновременно. До этого лишь однажды в Москве из сигаретного автомата в булочной ( это было время повсеместного внедрения торговых автоматов) я с неимоверным волнением и всяческими якобы «скрытными» ухищрениями вытащил пачку сигарет «Стройка» и быстро выбежал из магазина. Скорей, пока меня не схватили продавщицы !Эффект от курения был потрясающим в прямом смысле слова, благо в то время на улицах было много скамеек. Во рту долго было очень противно. Сейчас я был постарше и вроде бы должен был спокойнее управиться с автоматом, но отчего–то было как-то неловко и немного страшно, хотя на улице не было ни души. Монета достоинством в одну марку упала в щель и, надавив на соответствующий стержень, я получил из отверствия пачку местных сигарет. Что это были за сигареты я за давностью лет не помню, но это была наверняка ныне не существующая марка самого дрянного местного пошиба. Покурить, думал я, и забыть на время всякие мелкие неприятности, скоротать остаток скучного жаркого летнего дня. На мне тогда была синяя футболка, которой я безмерно гордился – в Москве такие не продавались. На спине масляной краской по трафарету было аккуратно выведено PVV – это были мои собственные инициалы нерусскими буквами. Носить майки с разными надписями на груди и на спине тогда входило в моду и за неимением готовых предложений каждый старался как мог. Хулиганских надписей отчего-то тогда еще не делали, и я воздержался от буйства фантазии и ограничился просто собственными инициалами. На вопросы малышни я, однако, ловко, как я думал, отвечал, что эта надпись означает «Против войны везде». Одноклассники, правда, догадывались, что скрывается за этими латинскими буквами.

Я взял пачку в руку и, не долго думая, перемахнул через забор ближайшего особняка. Пройдя через тихий двор (дело было в воскресенье), я очутился в углу двора на скамейке под развесистым деревом. Вынул из пачки сигарету, поднес к ней спичку и затянулся. Правильно курить для меня значило затягиваться по-настоящему. Голова отделилась от тела и поплыла куда-то в сторону, ноги зажили самостоятельной жизнью. Стараясь не свалиться со скамейки, я крепко ухватился за ее край. Спустя некоторое время я наконец стал приходить в себя.

– Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал? – раздался голос прямо надо мной.

Стараясь сконцентрировать взгляд на источнике голоса, я поднялся и увидел перед собой молодого мужика в спортивном костюме и кедах. Взгляд его был строгим и серьезным.

– Я спрашиваю как ты сюда попал, кто ты? Ты по-русски понимаешь? Шприхст ду дойч?

– Я русский, – сказал я и показал рукой на забор.

– Ты, значит, из нашего городка, – понимающе кивнул и уже более спокойно сказал мужик, – но все равно здесь тебе делать нечего. Иди в свой родной двор, но не через калитку, а лезь через забор так же, как ты сюда забрался. Понял? И всем своим приятелям скажи, что даже в воскресенье здесь им делать нечего. Здесь такая же как у ваших родителей военная часть.

Он уже почти дружески подтолкнул меня к забору.

– И бросай курить, если серьезно пока не куришь, спортом надо заниматься, в волейбол надо играть, в футбол, а лучше борьбой самбо или дзюдо. Знаешь такую японскую борьбу?

– Я плаваю.

– А что это у тебя на майке написано?

– «Против войны везде», сокращенно – сказал я .

– Странная фраза, хотя по сути правильная. А я-то подумал, что это твои инициалы латинскими буквами.

– А ты случайно не сын капитана Пушкина? – продолжил он. Мужик угадал, и я сразу признался.

– Да, – тихо сказал я и отчего-то покраснел.

– У тебя хороший отец и тебе надо брать с него пример. Мы с ним играем в волейбол. Культурный. А тебе уже пора задумываться о будущем, кем быть, каким быть. Надо быть упорным в достижении своих целей, а они должны быть достойными. Понял?

Я кивнул, хотя, признаюсь, чисто машинально.

Тогда Владимир Владимирович почти дружески, но сдержанно улыбнулся, еще раз подтолкнул меня к забору. И я залез на него, в смысле на забор, и спрыгнул на свою территорию. Должен сказать, что не всегда мое общение с забором оканчивалось так же дружески – однажды я просто сорвался и повис на колючей проволоке, обливаясь кровью из подушечек пальцев. Просто сорвался. Но все раны зажили, а я тогда плакал, потому что было больно.

Владимир Владимирович действительно знал моего отца – они вместе играли в обязательный волейбол по четвергам или пятницам – точно не помню .

Отцу об этой неожиданной и не сулящей мне ничего приятного в случае рассказа встрече я не сообщил. Поэтому этао событие никаких последствий для меня не имело И только спустя много лет я увидел лицо тогдашнего незнакомца в какой-то газете и сразу его узнал. Но как же это могло быть – ведь согласно известным фактам официальной биографии ему в ту пору было примерно столько же лет сколько было и мне? Что за чертовщина! Тогда он выглядел как совершенно взрослый мужчина, старше 30, точно не меньше. Как же такое могло быть и чтоже произошло потом ? Либо занятия спортом так его законсервировали, а потом родная организация помогла изменить в документах дату рождения, либо со мной встретился полный его дубликат. Последнее предположение о полной идентичности образа имеет полное право на существование, хотя такое встречается в природе и обычной жизни не часто Для меня это так и осталось необьяснимым . Но .давайте лучше оставим эту загадку. Лично для меня важно то, что с тех пор я больше не делал попыток закурить.

Надо сказать, что в ГДР я оказался спустя всего лишь десять с небольшим лет после окончания Войны .Ее последствия еще были наглядны. Несколько повзраслев и набравшись малого жизненного опыта, я увидал, что между нашими людьми и «демократическими» немцами никакой взаимной любви не существует, и ее и не может существовать. Да и особой дружбы тоже. Основания для этого были слишком зыбкие. Но предпринимались натужные идеологические усилия .внедрить во что бы то ни стало если не взаимную приязнь, то ее видимость в формах организованных общественных мероприятий. На уровне подрастающего поколения это выражалось в посещении немецких детских садов и летних лагерей. А вне официоза немецкие детишки могли гурьбой навалиться на растерявшегося от неожиданности советского подростка и с криками « русиш швайн » спихнуть его с разбитого велосипеда.. Можно допустить, что это были не совсем благополучные дети, местные трудные подростки .Но что это меняет ? Их старшие братья под гитару на мотив « Катюши» распевали : «Ни махорки и не папиросы, ни махорки и не папирос.» Лагерный фольклор их отцов.и дедов. Ничто не могло быть забыто . А советская детвора швыряла камни в , стекла кирхи, стоящей вплотную к забору военного городка. .

Фамилия моего друга, с которым я сейчас провожу время с рассказами, Захаров. Об этом можно запросто догадаться. У него конечно есть и имя. Его зовут Александр. Но с детских лет для меня он Захарик. Пусть таким и остается. Зачем теперь что-то менять. Мою почти уникальную фамилию вы знаете. Насчет уникальности я конечно пошутил. Она встречается, но не часто.. В школе помимо понятной уязвимости моя фамилия имела одно неоспоримое преимущество просто в силу своей запоминаемости. В одной из средних школ, в которой мне довелось учиться, преподавала учительница математики по фамилии Лисова. Она странным образам, что никак не сочеталось с преподаваемым ей предметом, никак не могла запомнить фамидии некоторых учеников. Например фамилию моего соседа по парте Крутилин как только она не искажала. Он был у нее и Крутилов, и Кутилов, и Утилов, и даже Вертелов. Это доводило моего одноклассника до белого каления. Он краснел, надувал щеки и даже осмеливался поправлять педагога. Но его эмоции результата не улучшали. То ли дело моя собственная фамилия. Ее никто никогда не путал и не искажал. Это было невозможно. Такая вот привилегия. . . , . . .

. Мои предки по мужской линии вплоть до третьго колена не были связаны с крестьянским трудом. Прадед Михаил имел кустарную слесарную мастерскую, где лудил, клепал и паял. Мать отца вышла из небогатой купеческой среды города Лебедяни. Окончив женскую прогимназию, она получила право работать учительницей младших классов, чем она и зарабатывала на жизнь, рано потеряв и мать, и отца. О своей бабушке по линии матери я уже рассказывал. Могу добавить, что обстоятельства ее появления сразу после революции в Москве остаются для меня темными . Приехала, мол, и все. Представляю как это было сложно в ту пору, особенно, одинокой молодой женщине. Конечно ей помогли. Но кто это был ? Имя этого человека было ей до конца жизни сохранено в тайне. Даже от родной дочери. По некоторым оброненным фразам можно было заключить, что этот человек был большевиком, инвалидом без одной ноги, вызванным на работу в Москву. Он и дал ей рекомендацию в партию. В столице она занималась разной непритязательной работой, не требующей специальных знаний и квалификации. Пока наконец не укоренилась в области общепита и не поднялась по профсоюзной лестнице этого профиля. Все благодаря своему трудолюбию, добросовестности и уважения окружающих. Попробуй в наше время достичь профессиональных высот, не будучи отягощен вагоном подобающих дипломов и аттестатов. Ни добросовестность, ни трудолюбие вряд ли помогут. Такое вот было время.

Кто-то может вообразить, что коль скоро я ношу такую фамилию, то сам по себе этот факт является многозначительным и это не может не возлагать на меня особой миссии, не воплотить во мне черт «любимца муз». Это полная чушь ! На самом деле это не значит ровным счетом ничего. Хотя в юном возрасте, подобно многим другим сверстникам , я грешил стихоплетством, о чем расскажу позже, но я даже и в мыслях не допускал, что из этого может выйти что-то путное .Редкие приступы творческого зуда не смогли убедить меня самого в том, что здесь блестит искра моего истинного призвания. А вот стихи и прозу своего великого тезки я любил читать с детства, предпочитая все то, что не входило в школьную программу. И вот, что я думаю. Если бы его жизнь не прервала злодейская пуля, дальнейшее творчество Пушкина пошло бы по пути большой прозы. И это было бы великолепно, гораздо выше по мастерству «Повестей Белкина» и даже «Капитанской дочки». Это были бы сюжетные повести и романы из национальной истории. С Загоскиным не сравнимые.