Annotation

Рассказ из антологии «Лучшее юмористическое фэнтези».

Грей Роллинс

Грей Роллинс

Избалован до невозможности

Я уже поднялся по лестнице почти на самый верх, и тут зазвонил телефон. Поскольку я слышал звонок, его не мог не слышать и Мартин, но телефон все звонил и звонил.

Лестничные ступеньки для большинства людей никакой сложности не представляют. Для меня же они являются довольно непростой задачей, поскольку длина моих ног не превышает шести дюймов ^[1]. С ногами у меня все в порядке, имейте в виду, они красивы и пропорциональны, чрезвычайно эффективны с практической точки зрения. Просто они в шесть раз короче ног Мартина.

Я с ворчанием одолел верхнюю ступеньку и поспешил вперед. Мои усилия были тщетны, ведь до телефона оставалось еще не менее тридцати футов. Автоответчик был настроен так, что срабатывал после четвертого звонка, а я уже насчитал три.

Я услышал щелчок автоответчика, когда находился еще в десяти футах от двери. Голос Мартина на пленке автоответчика произнес, что ответить на звонок он в данный момент не может, но с удовольствием обсудит интересующий вас вопрос, если вы оставите после гудка имя и номер телефона.

Мне намного удобнее манипулировать предметами с помощью моего цепкого языка, а не слабых рудиментарных рук, поэтому я закинул язык на дверную ручку, несколько раз обернул его вокруг и повернул ее, надавив при этом плечом на деревянную часть двери, - выше было матовое стекло, на котором черными изогнутыми буквами было написано: «Мартин Крофтс, частный детектив». В ближайшее время я добьюсь, чтобы он добавил там и мое имя.

–  Мартин?
– позвал я его, прикрыв за собой дверь. Ответа не последовало.

Решив не прослушивать сообщение на автоответчике, я вынул кассету, поставил ее на магнитофон и понес его в святая святых.

Мартин, конечно же, тряпкой висел на своем рабочем кресле, как будто все кости его тела расплавились. Сейчас с моего лучшего друга человеческой расы мог бы писать портрет Сальвадор Дали.

Я поставил магнитофон на подоконник, на расстоянии менее фута от уха Мартина, поднял регулятор громкости до упора и нажал на кнопку воспроизведения.

–  Алло, говорит…

Мартин попытался левитировать. Ему это не удалось.

Как только кресло освободилось от его веса, пружины возврата подняли спинку в вертикальное положение. Мартин, падая обратно, столкнулся с поднимающейся спинкой. Никому из них не удалось одержать победу. Самолеты при падении не производят такого грохота, как Мартин, рухнувший с кресла.

Лежа на полу, он устремил на меня гневный взор.

–  Виктор, молись о спасении души. Ты только что на несколько столетий сократил возможную продолжительность своей жизни.

–  Если бы ты ответил на звонок, на автоответчике не оставили бы этого сообщения.

–  Кто-то звонил?
– спросил Мартин в неподдельном замешательстве.
– Я, должно быть, задремал.

Как же мастерски он смягчает выражения. Я даже не нашелся что бы такое съязвить в ответ, а следовало бы.

–  Тебе оставили сообщение.
– Больше я ничего не смог сказать.

Мартин еще не вполне очухался.

–  Что же ты не взял трубку, Виктор? Набравшись терпения, я ответил так, как будто разговаривал с малышом:

–  Ты же попросил меня вынести мусор, помнишь?

К несчастью, мои привычки хорошо известны. В глазах Мартина показался недобрый блеск.

–  И ты, конечно, не останавливался перекусить, да?

–  Я?
– спросил я с видом оскорбленной невинности. Он с трудом выбрался из-под сломанного кресла.

–  Жалко, что ты не признаешь нормальной еды. Тогда бы этой проблемы у нас не было.

Мартину трудно признать тот факт, что продукты, которые он с отвращением выбросил бы в мусорное ведро, по моим понятиям, только-только дошли до готовности. И ни одно лакомство моей родины не сравнится с промокшим под дождем гамбургером, приготовленным две недели тому назад.

–  Я и ем нормальную еду. Это у тебя отвратительные привычки. Вообрази, какое богатство оттенков вкуса приобретет разлагающееся блюдо. Только подумай, чего ты себя лишаешь.

–  Я как-нибудь обойдусь, с твоего позволения, - проворчал он.
– Я предпочитаю есть свежее. Тебе тоже стоит как-нибудь попробовать.

–  Бя-я-я! – сплюнул я, скрутив язык штопором.
– Свежие продукты вредны, и я могу это доказать.

–  Чего-чего?
– недоверчиво вякнул он.

–  Твой дядя ел свежие продукты. Я ел достаточно выдержанные блюда. Я его пережил. Выводы очевидны.

–  Возможно, у него случился сердечный приступ, когда он увидел, как ты лакомишься какой-нибудь тварью, раздавленной на дороге, - пробормотал Мартин.

–  Не говори такие вещи… а то у меня разыграется аппетит.

Мартин побледнел:

–  Сегодня мы с моим болтунишкой заглянем в закусочную на Третьей улице, но я-то зайду внутрь и поем по-настоящему, а не буду довольствоваться объедками.

–  Я бы не стал на это рассчитывать. Денег у тебя не хватит даже на кубик льда, не говоря уже о напитках, в которых его бросают.

Бросив на меня свирепый взгляд, он с силой нажал кнопку воспроизведения.

–   Алло, говорит Кэл…

Мартин вскочил и убавил громкость, чтобы можно было нормально слушать.

–  …Розен.
– Он оставил номер телефона, по которому с ним можно связаться, и повесил трубку.

–  Коротко и ясно, - отметил я.

Мартин нахмурил брови, и они стали похожи на двух лохматых гусениц, выгибающих спины при виде друг друга.

–  Стоило упомянуть хотя бы, по какому поводу он звонит.

–  Могу предложить выход из этого положения, - сказал я, протянул ему трубку и набрал номер, который назвал Розен.
– Поговори с ним.

–  Тебе что, обязательно нужно набирать номер языком?
– прошипел Мартин. Достав носовой платок, он начал протирать трубку.

–  Все и так высохнет, - уверил я его.