Избранная публицистика 2009 – 2015 гг.

Получается, мы ставим себе ещё одну вешку: у Мазая есть основания иметь свою точку зрения на существование крепостного права и на ситуацию после его отмены.

А сейчас нам осталось подвести очередной итог наших рассуждений, основанных непосредственно на тексте «Дедушка Мазай и зайцы». Некрасов писал далеко не детское произведение. Он выполнял определенные творческие задачи: в частности, дискутировал с Тургеневым, и причины на это имел, пытался тем самым обозначить свою гражданскую позицию. Но, отрицая религиозность в своём мировосприятии, невольно допустил в текст религиозность восточного толка.

Ведь мы имеем полное право предположить, что Мазай стал жалеть зверушек, зайчиков с тех времён, как лишился детей. И, спасая зайцев при помощи лодки в паводок, он как бы частично пытается искупить свою вину перед детьми, которых не уберёг. Благодаря его чудинкам мы можем даже допустить соображение, что Мазай мог верить, что души его детей переселились в зайцев. И разудалой выкрик-посвист в конце произведения – это не раёшный стих специалиста-загонщика, а выкрик сквозь слёзы. Мазай обращается к зайцам именно как к малым детям, словно играя с ними, будто современный Дедушка Мороз под новогодней ёлкой:

Смотри, косой,Теперь спасайся,А чур зимойНе попадайся!Прицелюсь – бух!И ляжешь… У-у-у-х!..

Версия имени

В трёх зарисовках мы выяснили, что произведение Некрасова «Дедушка Мазай и зайцы» весьма многоступенчатое и имеет социальный подтекст. Вступая в литературный диспут с Тургеневым, Николай Некрасов не мог не затронуть проблему крепостного права. Но если Герасим – крепостной крестьянин, то 20 лет спустя Мазай находится в условиях реформ.

Напомним, что крепостное право было отменено 19 февраля 1861 года. Но по закону ещё два года крестьяне обязаны были отбывать такие же повинности, что и при крепостном праве. Лишь несколько уменьшилась барщина и отменили мелкие натуральные поборы. До перевода крестьян на выкуп они находились во временно обязанном положении, т. е. обязаны были за предоставленные им наделы выполнять по установленным законом нормам барщину или платить оброк. Так как определенного срока, по истечении которого временно обязанные крестьяне должны были быть переведены на обязательный выкуп, не было, то их освобождение растянулось на 20 лет.

Произведение о Мазае и зайцах была написано в 1867–1871 гг., когда было совершенно непонятно, как подобные реформы идут и идут ли вообще. Мы знаем, что крестьяне восприняли «правила» их освобождения неоднозначно, возникали стихийные восстания, жестоко подавляемые. Как раз к 67-му году 19-го столетия уже сформировалось относительное перемирие: элиты смирились с вменяемыми им обязанностями, крестьяне смирились с имеющимися обстоятельствами. И всё же ход реформ был самой обсуждаемой темой, поскольку сложно себе представить, что возникшие новые условия социального договора, противоречивые весьма, не волновали людей, не вызывали у них желания порассуждать, куда эти реформы приведут.

Волнует этот вопрос и Николая Некрасова, который большую часть своего творчества посвятил гражданской лирике. Как и все, он ищет ответ: что будет дальше? Особо его, как «певца реализма», интересует, что будет с крестьянами? Какая судьба их ждёт? Получат ли те права, те свободы, к которым призывала прогрессивная общественность, либо вяло идущие реформы свернутся, и всё вернётся на свои места – к закабалению крестьянства?

В поисках ответов автор обращается к тому, кому доверяет, от кого хотел бы узнать истину. В частности, к Мазаю, воспринимая и передавая его «охотничьи байки» не иначе как политические пророчества. И возникает вопрос, почему именно у Мазая Некрасов ищет ответ? Да кто он такой – этот Мазай? Не у придурковатого же крестьянина гражданин-поэт хочет узнать о судьбе России?

Кстати, а где в тексте сказано, что Мазай – крестьянин? Помимо того, что он живёт в деревне среди простых людей, – никакого намёка на его крестьянское происхождение. Совершеннейшим образом наоборот. Мазай охотно принимает участие в «барской забаве» – непромысловой добыче кулика. И этот странный поворот-мнение о байках Мазая:

Впрочем, милей анекдотов крестьянских(Чем они хуже, однако, дворянских?)

А какие «дворянские» анекдоты были «в топе» по тем временам? На уровне слухов пока ещё шло активное обсуждение покушений на царя Александра II. Первое, совершенное Дмитрием Каракозовым, пришлось как раз на 1867 год. Как нам сейчас достоверно известно, Каракозов выстрелил из засады в кустах не с первого раза, пистолет давал осечку. А теперь внимательней почитаем «байки» Мазая:

Кузя сломал у ружьишка курок,Спичек таскает с собой коробок,Сядет за кустом – тетерю подманит,Спичку к затравке приложит – и грянет!

А ещё такая байка:

Ходит с ружьишком другой зверолов,Носит с собою горшок угольков.«Что ты таскаешь горшок с угольками?» —Больно, родимый, я зябок руками;Ежели зайца теперь сослежу,Прежде я сяду, ружье положу,Над уголёчками руки погрею,Да уж потом и палю по злодею! —«Вот так охотник!» – Мазай прибавлял.Я, признаюсь, от души хохотал.

«Другой зверолов» также нам начинает напоминать второе покушение на царя, совершённое поляком Антоном Березовским в 1867 году в Булонском лесу. Как известно, террорист долго просидел в холод в лесной засаде, даже жёг костер для обогрева, но, не имея навыков стрельбы (вот так охотник!), ранил только лошадь конвоира, сопровождавшего карету. Отсылка к польскому «неудачнику» здесь имеется во фразе «больно, родимый, я зябок руками», ведь, как известно, русские всегда подтрунивали над поляками за их «зябкость» в наших условиях. Например, поляки в стихотворении К. Ф. Рылеева «Иван Сусанин» говорят так:

Вина нам, хозяин! мы смокли, иззябли!Скорей!.. не заставь нас приняться за сабли!

Так что не совсем «крестьянские» и «охотничьи» байки ведал Мазай, если к ним присмотреться внимательно. И если уже во «вступлении» мы находим политический подтекст, то логичным было бы предположить, что и байка о спасении зайцев и не байка вовсе, а некое политическое виденье ситуации. Если предположить в этой иносказательности, что зайцы это крестьяне и есть, то мы наблюдаем до точности следующее: происходит их вынужденное спасение, иначе они могли бы захлебнуться в том половодье, которое здесь играет роль тех душных для крестьянства социальных условий, которые предлагало им крепостное право. Но что же происходит дальше? Совсем по-новому, как от пророчества, начинает веять от посвиста Мазая:

А чур зимойНе попадайся!Прицелюсь – бух!И ляжешь… У-у-у-х!..

А его пояснения просто пугают:

За ночь больные мои отогрелись,Высохли, выспались, плотно наелись;Вынес я их на лужок; из мешкаВытряхнул, ухнул – и дали стречка!Я проводил их всё тем же советом:«Не попадайтесь зимой!»Я их не бью ни весною, ни летом,Шкура плохая, – линяет косой…»