Избранница стража мглы

Никто не смел занять место Серен. Ни в его постели, ни тем более в его сердце.

Взгляд колдуна заледенел. Словно сомнамбула, Моран поднялся с кровати, неспешно оделся. Уже собирался отнести липовую жену в ее покои, но в последний момент передумал. Иначе Ксандра снова будет на него дуться и тем самым портить ему настроение. А так он скажет, что просто проснулся пораньше, желая поработать у себя в кабинете. Расследование и поиски ублюдка, призывавшего демонов, еще никто не отменял.

В кабинет его светлость и отправился, намереваясь, как обычно, встретить рассвет в покое и одиночестве. Но мага продолжали преследовать неприятности. В кресле за письменным столом сидел барон ле Фиенн.

Его милость не постеснялся проникнуть в личные покои зятя и теперь, сгорбившись над огарком свечи, водил пальцем по развороту книги. Моран мысленно выругался, хотя очень хотелось отвести душу и разразиться бранью вслух. Этому тихоне хватило наглости рыться в его личной библиотеке! Читать манускрипты, которых не смел касаться никто, кроме самого стража.

— Как вам удалось взломать охранные чары? — мрачно бросил чародей, закрывая за собой дверь на ключ, чтобы им ненароком не помешал еще какой-нибудь любознательный член невыносимого семейства.

— Вам пока этого не понять, но родительская любовь способна на многое, — не спеша освобождать хозяйское кресло и просить прощения за дерзость, ответил гость. — Несколько заклинаний едва ли могли помешать мне обнаружить истину.

— И что же это за истина такая, позвольте полюбопытствовать? — усмехнулся маркиз, стараясь за напускным спокойствием скрыть раздражение, постепенно переходящее в гнев.

— Пока что мне не все ясно. — Захлопнув потрепанный том, барон поднялся. — Полагаю, это как-то связано с моей племянницей. Вы намерены вернуть ее к жизни за счет Александрин?

Ни один мускул не дрогнул на лице стража. Внешне Моран по-прежнему оставался бесстрастным. Глядя на этого молодого, всегда такого уравновешенного мужчину, никто бы и не предположил, что в его душе полыхает самая настоящая ярость.

— Боюсь, вы выпили слишком много вина за ужином, ваша милость. У меня нет времени выслушивать этот бред.

— В ваших книгах, — барон ле Фиенн поморщился, словно проглотил насекомое, — описано богопротивное колдовство. Мерзкие ритуалы, когда-то проводимые моррами. Перерождение, слияние с демонами… Я знаю, вы используете в своих гнусных целях мою невинную дочь! А ведь она в вас влюбилась, — с сожалением прошептал мужчина. — Моя бедная, наивная девочка. А вы слепец! Продолжаете жить прошлым и боготворить призрак! Глупый, безумный мальчишка!

Голос в голове стража больше не напевал сладкие мелодии, не нашептывал о вечном счастье вместе с той единственной, которую он по-настоящему любил. Нет, теперь этот голос требовал, приказывал заставить замолчать мерзкого выскочку.

Пока тот не совершил непоправимое.

— Я забираю дочь, — так и не дождавшись ответа, решительно заявил барон. Впрочем, на искренность зятя он и не рассчитывал, и теперь жалел, что вчера проявил слабость и позволил Александрин быть с мерзавцем, вместо того чтобы сразу открыть ей страшную правду. Просто боялся сделать своей малышке больно. — Больше вы ее не увидите. А если попробуете сунуться к нам в Луази, я прослежу, чтобы об этих мерзостях, — махнул рукой на книги, — узнал весь Вальхейм!

Единственное, на что хватило сил Фернану ле Фиенну, — это сделать несколько шагов по направлению к двери. Несколько шагов от чудовища, которому он по глупости отдал свою дочь и которую, искренне верил, еще сумеет спасти.

Несколько быстрых шагов, после которых барон неожиданно покачнулся, почувствовав, что ноги больше его не слушаются. И нечто мерзкое, какая-то тошнотворная гниль, проникает в его тело, отравляя, причиняя невыносимую боль, от которой хотелось кричать. Но даже этого отец Александрин не смог сделать.

Лежа на полу, барон ле Фиенн беспомощно смотрел на возвышавшегося над ним наследника морров. Мысленно взывая к Единой, вглядывался в пронзительные черные глаза колдуна, в которых не отражалось ничего, кроме безжалостного безразличия.

ГЛАВА 24

Ночь упоительного счастья сменилась кошмарным утром. Разбудил меня пронзительный крик, от которого, казалось, задрожали окна и стены. Кричала одна из близняшек. Словами не передать, как сильно я испугалась. И пока спешно одевалась, а потом, не чувствуя под собой ног, неслась по коридору, ведомая тревожным гулом голосов, чего только себе не напридумывала.

Возле гостевых покоев толпилась прислуга, возглавляемая своим неизменным вожаком — дворецким. При виде меня Гастон скорбно опустил голову и тихо обронил, чтобы все расступились и освободили мадам маркизе дорогу. В иные времена от верного пажа его светлости слова доброго не дождешься, а тут столько сочувствия во взгляде…

Я в страхе поежилась. Готовясь к самому худшему, задержала дыхание и шагнула в комнату. Первое, что бросилось в глаза, — это плачущие на постели сестры, и матушка, которая нервно вышагивала в изножье кровати.

А потом взгляд скользнул по бледному, словно вылепленному из воска, лицу отца, сомкнутым векам с сероватым узором вен.

— Он… — Слова застряли в горле. Мне просто не хватило духу высказать самое страшное из всех возможных предположений.

— Его светлость уже послал за лучшими лекарями Навенны, — безжизненно отозвалась баронесса.

Я зажмурилась и вдруг почувствовала, что ноги меня не держат. Кто-то бесшумно приблизился сзади, мягко взял за руку, подвел к креслу, что стояло возле кровати. Подняв на стража взгляд, постаралась выдавить благодарную улыбку. Присутствие мужа неожиданно придало мне силы, и слезы, выступившие было на глазах, просохли.

Моран был рядом все время, пока лекари обследовали моего отца. Держал меня за руку, шептал слова ободрения, уверял, что нам нечего опасаться и папа поправится.

Казалось, он просто спит — крепким, безмятежным сном. Вот только магам никак не удавалось вырвать его из цепких оков сновидения.

— Я будила его, будила, — повторяла Лоиз. — Мы должны были отправиться сегодня утром на прогулку…

Ее милость гладила всхлипывающую дочь по голове и с тоской и тревогой поглядывала на мужа. Мне кажется, больше всего на свете мама боялась остаться одна. Одна с двумя взрослыми дочерьми на выданье. Соланж, которая рыдала не переставая, увела служанка. Сестра нуждалась в отдыхе и приеме успокаивающей настойки.

Заключение лекарей оказалось неутешительным: барон ле Фиенн жив, но находится в состоянии глубокого сна, причины которого им неведомы. Ни чары, ни живительные притирания, ни особые благовония не смогли пробудить родителя.

Его грудь в широкой белой рубахе мерно вздымалась, и после всех лекарских манипуляций лицо, хвала Единой, обрело свой естественный цвет. Но едва ли это могло нас утешить. Неизвестность пугала еще больше.

В ответ на все вопросы целители только разводили руками и твердили об одном и том же: что нужно время, что следует отвезти его милость обратно в Луази. Возможно, в родных краях, на лоне природы, состояние барона улучшится.