Избранница. Рассказы.
Шрифт:
– "Род лукавый и прелюбодейный знамения ищет..." Делающему зло обычно оставляется одно: оставшись наедине с соделанным, осознать, что сделал зло, что вбивал гвозди своего греха в Тело Спасителя. Вам даны знамения в избытке. С тем и живите. Дни ваши укорочены. И, если вы не употребите остаток дней на раскаяние, горе вам, и Кровь Его из Его ран будет на вас и на детях ваших.
И тут жизнь вышла из глаз Севастьяна и он уронил голову на плечи.
Едва только бандиты пришли в себя, как раздался над их головами колокольный звон.
Бывший "киллер", ныне первоклассник Илюшка, выскочил из дома, будто кататься на горке, а сам побежал к храму. Уже первое число, уже его именины. Он и Зойке с Севкой подарки нес с праздничного стола всемирной
То, что он увидел в храмовом окне, сначала даже не поразило его, не ударило. Он просто не понял. То, что он видел, было дико, невозможно, такое могло быть только в страшном сне, в каком-нибудь сверхсвирепом ужастике для крепконервных. Но не наяву. Просто не осознавалось видимое как реальность: в центре, на Распятии висела в остатках одежды до невозможности обезображенная, искровавленная Юлия Петровна. Узнать ее было нельзя, но просто больше некому. Справа, подвешенная за волосы веревкой, мертвая Зоя медленно крутилась вокруг веревочной оси. А слева – Севка, с упавшей на грудь головой, с дарцевскими дротиками в плечах. И только когда увидел еще четверых, вокруг стоящих, понял, что это не сон, не ужастик, а немыслимая, ни во что не укладывающаяся правда. Все обмерло в нем, в глазах стало темно. Он, шатаясь, отошел от окна. Что делать?.. Сердце бешено колотилось. Голова ничего не соображала, только одно в ней вертелось: надо куда-то бежать и куда-то звонить. Куда?
"Да ведь же Илья Муромец – мой святой. Так Зойка говорила. А Илья Муромец никуда не бегал, да и без телефонов обходился... Созывать людей – колокол! Да как же туда попасть? Изнутри нельзя... По стреле крана!"
И он полез по стреле крана. Он всегда боялся высоты, но сейчас страха не было. Он видел перед собой только колокол и полз к нему. И вот он стоит под ним, держась за веревку языка. А если эти выскочат, а они обязательно выскочат, и пристрелят? Он отшвырнул качком головы этот испуг и начал раскачивать язык.
Всполошенные звоном люди оставляли языческую всемирную пьянку и поначалу просто прислушивались: с чего это вдруг? Уж не в честь ли Нового года? А если нет, то чего тогда? После сегодняшнего дневного звона это был второй звон в этих местах за последние семь десятков лет. Нет русского человека, равнодушного к колокольному звону. И сами колокола это знают, и знают они также, когда чего надо добавить в свой звон, чтоб до души доходило, чтоб за душу брало. В звуках, разносившихся в морозном воздухе, сейчас явно слышалась печаль, и в то же время торжество. И призыв.
Зоина мама не участвовала во всемирной языческой пьянке. Для этого не нужно было Зайкиных увещеваний, что Нового года еще нет. Она была равнодушна к застольям. Если пила, то только водку и только одна или со своим старым приятелем.
Она выпила стакан и села рисовать. Ничего, все ушло. И краем подсознания чувствовала, что и не вернется. Блокирован талант броней Зайкиной молитвы. Только полы мыть. Может, в Альфу возьмет Илья, если осталось у них какое помещение. Не выходил Илья из головы: «Где ж ты раньше был?" А, может, иконы писать, как Зайка советовала? Правда, так просто тут не перескочишь с крушителя гидры на лик Севастьяна. "Икона пишется не рукой, а молитвой", – так ведь батюшка сказал. А какая тут молитва! На хлысте, небось, хоть одно пятнышко Зайкиной крови, да осталось... Зазвонил телефон.
– Ау, слушай, что-то тревожно мне, – говорил в трубке голос Севиной мамы. – Пойдем, сходим в храм, посмотрим, как они там?
Бам-м-м!.. Стекла зазвенели от внезапного сильного звука.
– Слышала? – тревожный голос Севиной мамы перешел в испуганный. – Чего это они?
– Слышала...
И пошли, один за одним, печальные и торжественные, ни с чем не сравнимые звуки колокольного звона.
– Бежим! – крикнула Севина мама.
...Они не могли представить, что они увидят, они не могли еще вместить, что такое – быть матерями мучеников. Никто из них не был святой Софией, с радостью посылавшей своих детей на мучения и смерть Христа ради. Тяжко и не сразу осознается, что такое теперь их
дети для всей вселенной и для них самих. Да и никому и никогда не осознать грандиозности стояния перед Престолом Божиим и величия и могущества тех, кто этого удостоен.Детская молитва о матери имеет особую печать благодати, а молитва ребенка мученика во имя Того, с Кем рядом ребенок стоит... ее сила и воздействие – безмерны.
Обе мамы бежали к храму, к страшному зрелищу, а сверху лилась уже на них безмерной силы благодать Того, во имя Которого пошли на муки их дети.
Батюшка Илья, как только услышал торжественный призыв колокола, мгновенно оделся и побежал к своему храму. Еще одно чудо предстояло ему вместить, и еще более страшное и великое, чем прозрение безбожника. Безбожник, одевший нательный крест и ставший креститься – умиляет, а, если он через час после одевания нательного креста идет на Голгофский Крест, чтобы быть распятым, это – потрясает. И потрясенному ему предстоит сказать слово еще более потрясенной громадной толпе сбежавшихся людей. Слово о том, что перед ними – новая святыня Церкви для укрепления верующих и новая, кровью окропленная купель для некрещеных. И предстоит сказать слово и каждому в отдельности, особо Илье из Альфы, чтобы не делал он сейчас Альфе полный сбор, как он рвался это сделать. Не громить надо в эту ночь обретения новой святыни, а молится перед ней. И будет призывать его идти первым и всех за собой вести прикладываться к теплым еще телам новомучеников.
Учительница соседнего класса, услышав звон, поморщилась: ух, уж эти пещерные православные! И в Новогоднюю ночь им неймется. Она очень не одобряла столь быстрое преображение казино в церковь. "А как казино школе помогало! Это ж прям подарок, что хозяин казино – папа одной из учениц школы. Никогда не отказывал, если чего попросишь. Концерт рок-группы "Козлятушки-ребятушки" на школьной сцене – это вам не что-нибудь. Горяч, правда. Да откровенно говоря, девчонка эта такими выходками кого хочешь выведет из себя. Мера во всем нужна, ме-ра." И, чтоб не слышать звон, учительница сделала громче телевизор.
Папа одной из учениц звонил по сотовому и выяснял, почему звонят в колокол:
– Точно, что ушли незамеченными? А этот пацан-звонарь мог вас в окна видеть? А почему вы решили, что не мог? А почему наружного поста не было? Все хотели поучаствовать? Ладно. Сегодня допивайте, а завтра ко мне на Рублевку. И чтоб по пути нигде не светиться. Слышь, Хрюн, звякни щас Кнышу, пусть завтра из казино стол мой заберет. Да он там один остался, из него вы дарц вынимали. Как это зачем? Да он мне как талисман, я за ним уроки делал, когда у Юльки учился. Как она на кресте смотрится? Ты чего, охрип, что ли, или окосел уже? Ладно, все.
Да, резонанс, конечно, будет! Он немного не того хотел. Хрюна и его бригаду, конечно, жаль, но гарантий, что в окно их пацан не засек – нет. Долго с ним работал. Но что ж, чем тяжелее расставанье, тем легче жить дальше. И пацана этого придется тоже... Пока еще он не выяснен, ну да завтра его каждая собака знать будет. С ним поторопиться придется, чтоб упразднить опасность до того, как к нему за показаниями придут. Ладно, завтра обо всем об этом решать будем. Подышать сходить надо...
Хрюн отключил телефон и выпил очередной стакан.
– Волнуется шеф? – спросил Свистун.
Хрюн не отвечал. Он спросил другое:
– Что видишь?
– Их вижу. Восьмой стакан – и никак не залью.
Не скоро, но придется им догадаться, что никогда им этого не залить и никуда теперь не спрятаться от молитв тех, кого они распяли, закидали дротиками и подвесили за волосы. И время их укорочено, как сказал им воскресший Сева-Севастьян.
Раньше же всех была у храма ротвейлер Месть. Еще задолго до того, как ее хозяин и его гости начали греметь бокалами, она почуяла недоброе и начала сначала выть, потом метаться по квартире, а потом царапаться в дверь и громогласно лаять на нее. Наконец, уже изрядно захмелевший хозяин выпустил ее – пусть прошвырнется, без присутствия хозяина и его команд она не очень агрессивна.