Избранное (сборник)
Шрифт:
– Который движется относительно очков…
– Коллектива.
– В очках.
– Вот мы едем… Что такое «едем»?
– То есть мы сидим с вами в помещении, названном пароходом или такси. Включаем мотор, и под звук нашего мотора все едут назад.
– А мы стоим…
– Автор утверждает, что мы стоим, а все отъезжают на рубль двадцать.
– Нужно заплатить Аэрофлоту за огромную мощность мотора, чтобы он оттолкнул всех на двадцать три рубля, то есть чтобы твои жена, дети и теща были отброшены на тысячу шестьсот километров, и уже совсем дикие деньги должны, по утверждению автора, затрачивать люди, чтобы оставить всех позади. То есть, пишет автор, чтобы все от тебя отстали, ты за дикие деньги должен включить дикий мотор на дикую мощность, и все от тебя
– Какая теория! А? Восторг!
– Она отвечает на разные вопросы, поднимает многие проблемы…
Преступность! То есть один, назовем его ученый, экспериментатор не платит, тянет, ловчит, а все вокруг совершают честные действия, платят по счету, возвращают вовремя. Плохо лежит, пусть плохо лежит. То есть, пишет автор, один как бы застывает.
– Один?
– Это не имеет значения. Один, или два, или тысяча. Она…
– Кто?
– Ну, эта тысяча. Как бы застывает с меховыми шапками в сумках, с крадеными запчастями в портфелях, с ворованными шлангами, досками и так далее. Это детали, говорит автор.
– Запчасти.
– Детали… для автора. Теория рассматривает картину в целом, якобы застыла толпа с запчастями, гвоздями, досками и линолеумом, а вокруг движутся…
– Относительно…
– Относительно них движутся остальные в поисках запчастей, линолеума и так далее. То есть рост преступности можно определить как уменьшение честности. Далее автор приступает к рассмотрению бутылки.
– Водка?
– На бутылке цена сорок копеек. Относительно чего?
– Чего?
– Относительно содержимого, то есть напитка: боржоми, «Байкал», пепси-кола и так далее – автора это не интересует. Он утверждает, что если на этикетке стоят неизменные сорок копеек, а внутри все время изменяется напиток – становится жиже, проще, хуже, – то надо и этикетку менять. То есть, если за последний напиток платим сорок копеек, значит, первый, настоящий, стоит уже шестьдесят. Или проигрыватель за пятьдесят рублей. Первый, который работает десять лет, и последний, недоношенный, которому два дня работы достаточно, и оба стоят пятьдесят рублей. Значит, утверждает автор, цена на граммофоны растет, ибо теперь пятьдесят рублей стоит тот, который работает два дня, либо, говорит автор, давайте разойдемся.
– Почему автор не пойдет на завод и не раздолбает?
– Это можешь сделать ты или я. Автор беспристрастный ученый, сидящий в стороне от ваших дел. Он создает чистую теорию относительности.
– У него все есть?
– Вот тут мы подходим к кульминации теории, за что автор и получил Нобелевскую премию. Все есть, и ничего не работает, значит, нет ничего, пишет автор. Дома все есть – пылесос, холодильник, стиральная машина, – а работает один водопровод, значит, есть один водопровод. Тут автор дает первый практический совет – размещать в тех же местах деньги… Триста восемьдесят рублей на столике, двести пятьдесят рублей на кухне, пять тысяч пятьсот на улице под дождем и в это же время включать водопровод, который работает, пишет автор, даже стойкие противники моей теории получат яркое подтверждение и т.д.
Машина, с которой украли колеса, не машина, утверждает автор и берется это доказать.
– И что, автора совсем не интересует, как у меня украли?.. И где достать?
– Конечно. Он настоящий ученый. Это все ваши заботы. Его дело создать теорию…
– Кто он, интересно, такой?
– Это тоже детали.
– Нет. Кто он такой? Отчество или что-нибудь?
– Какое это имеет значение для теории?
– Он что, приезжий или давно здесь? Сам он откуда? Имеет значение!
– Какое значение для теории имеет автор?..
– Имеет. Я хочу знать, где он, например, сейчас. Я хочу съездить посмотреть ему в рожу. Я хочу ее оглядеть. Я тебе больше скажу, от него все идет – все, что меня интересует: почему у меня украли колеса, кто разбавляет пиво? А он премию, значит, дачку в Аркадии, а я должен провода искать. Он мне объяснит, почему их нет?.. А я у него под микроскопом должен мотаться, как микроб. Ты его будешь видеть?.. Я чувствую, вы заодно… Ты ему
передай – теория теорией, а меня пусть избегает – относительно себя, конечно… И теорию и организм я ему разрушу постепенно, но окончательно. Опиши ему меня… И сам на глаза не попадайся!Такая жизнь кругом!
Такая жизнь кругом, такая жизнь кругом, прям некогда заняться профессией. Ой, как здорово кругом! Вечером драку разнимала: мои друзья подрались, больше некому было и подраться и разнимать. Ее оттягиваю, этот в меня попадает. Его оттягиваю, она в меня попадает. Еле разобрались. Ой, ну прям, ну ой здорово как. У нее синяки. Он весь перекушенный, я вообще под столом валяюсь. Он ее муж. Я ее подруга. «Приезжай, – кричит, – убивают!» Я в такси. Ой! Они помирились, я выздоровела. В ресторане отмечали. Веселились. Оркестр одну Пугачеву пел, истанцевались прям. Такая жизнь кругом, только сосредоточишься на профессии – звонок, куда-то ехать. Чего-то очередь занимать, чего-то вдруг резко выбросили.
Ой! Юмористы пишут, люди стоят, не знают за чем, а меня еще бабушка учила: видишь очередь – займи, не прогадаешь. Это бабка еще в те времена усекла. Все побежали – беги, не прогадаешь…
Тот, кто со всеми побежал, ни разу не пожалел, тот, кто остался, так и остался.
Толпа и давка всегда в курсе. Хорошим слухам не верь, плохим верь всегда. Если пошел слух, что воду отключат, значит, отключат. Пошел слух, что дом сносить будут, значит, будут, и все тут. Потому что не только слухи от постановлений, но и постановления по слухам принимают. А насчет бабских разговоров – бабские разговоры и есть. Из газет разве узнаешь, где что? Только из бабских разговоров. Любую давку растолкаешь, внутрь влезешь – чего говорят, где брали, сколько дают, на что цены повысят? Ох и жизнь кругом кипит.
Люблю за людьми следить, как скопились, так я там.
Что, где, когда, почем?
Совсем некогда заняться профессией. А народ кругом интересный.
На собрании с одинокой сослуживицей так тихо себе разговаривали, вдруг она мне прямо в лицо как запоет: «На битву и доблестный труд…» Я говорю: «Ты что, сдурела?» Оказывается, все запели. Ну и я ей в лицо: «Расправив упрямые плечи…» Она и рухнула.
Такая жизнь кругом, прям балдеешь – фонтан! Очень я люблю эту жизнь, тут все интересно. Материал где-то достали. Жакетку, юбку, куртку – все сшили, этикеток, лейблов попришивали. Идем, красуемся. Все поотбирали – ворованный материал. На суде выступала под аплодисменты.
Такая жизнь кругом.
Колготы порваны, каблука нет. Из такси вытаскивали. Водитель меня держит. Я ору. Они тянут, ой, смеяться не могу, нос болит. Кто-то из очереди, чей-то ребенок, похож на грудного, а зубы, как у расчески.
Ну жизнь кипит!
Как на работу приду, так звонок. Начальник уже знает – иди с глаз моих. А что я могу сделать, если все время что-то дают? Я ж не для себя. Я на работе всем занимаю. Взяла босоножки – вроде дорого, да и цвет не нравится, и размер не мой. Но я ж за ними занимала, я их меняю с доплатой на куртку. Куртку отдаю со своими джинсами, и марлевка обошлась мне даром. А тут звонят – Тимка из электрички выпал. И трезвый на редкость. Люди видели. Электричка уже тронулась, двери закрылись, он в последнюю секунду влетел, сказал: «Фу! Успел!» Двери открылись, он выпал, электричка дальше пошла. Значит, мы с Ленкой за ним в такси. Ребенок мне в нос вцепился. Потом тут одна семья приехала – дипломаты, помоги багаж разбирать. Так я ж с утра там.
Всю квартиру прибрала.
Может, и мне чего достанется, ни минуты продохнуть.
Такая жизнь кругом.
Ночью поднимают: «Лети быстрей – Верка с Борькой опять дерутся. Как приедешь, начнем разнимать».
Ну, вот. Мне двадцать пять, а я сплю в метро. На работе не уснешь. Я им такой чай завариваю!.. Блины пеку, пюре, прямо на столе у себя. Начальник носом поведет: «Это что у тебя, Чередеева? Пельмени, что ли? Дуй в магазин». Ни на что свою работу не променяю.
Они говорят, ты, Чередеева, программист. Я говорю, ну и ладно. А мне чего. В центре. Ненормированный…