Избранное в 2 томах. Том 2

На крыльцо женской гимназии выскочил ординарец.

— Довгорук! — закричал он, приставив ладони ко рту. Эй, Довгорук третий!

— Есть Довгорук третий, — вскочил Довгорук.

— Комдив зовет. Давай сюда!

Довгорук поправил амуницию и вытянулся перед Нюсей:

— Имею честь! Прошу прощения, но по долгу службы. — На секунду он замялся, потом выдернул бессмертник из-за шнура доломана и протянул его Нюсе. — Прошу покорно!

Нюся застенчиво отстранилась. Цветок дрожал в руке Довгорука.

— Не от меня, потому как… а от эскадрона конной разведки, потому что…

— Нет, нет… — вконец растерялась Нюся. — Что вы… Нет…

— Ну, извините… — Довгорук обратно заткнул цветок за шнур доломана. — Оно, конечно, вроде даже нахально… для первого раза. Имею честь! — Он козырнул, повернулся на каблуках, подошел к забору, подпрыгнул, ухватился за верх, подтянулся на руках и перемахнул через забор. Его черные глаза на мгновение блеснули, и он скрылся. Через секунду прозвенели шпоры по ступенькам и хлопнула дверь.

Нюся стояла смущенная.

— Нехорошо! — раздалось вдруг за ее спиной.

Нюся так и отпрянула от неожиданности. На дорожке стоил Князьковский. Он неслышно вынырнул из-за кустов.

— Нехорошо, — с печальной укоризной промолвил он. — Парень, коли что, и на смерть за революцию весело пойдет, а вы ему… радостное сердце да в печаль. Как дитя новорожденное да в снег…

— Не ваше дело! — отрезала Нюся и быстро пошла к дверям театра: ну что за гадкий матрос — выскакивает из-за кустов, делает замечания; какое нахальство!

Князьковский поглядел ей вслед и вздохнул. Потом плюнул и заковылял к театру. Под мышкой у него были кривые казацкие сабли, в руке старинные пистолеты, за плечами, на шнурке, целая связка конфедераток пилсудчиков: «реквизиция» к предстоящему спектаклю.

* * *

Спектакль давали на следующий же день, но уже в другом городе.

Вечером актеров посадили на тачанки, и на рассвете театр был выдвинут далеко вперед, почти на передовую линию дивизии, в расположение головного эшелона. Как раз тут предполагалось принять удар белополяков, как раз тут больше всего и нужен был театр.

Это было какое-то небольшое местечко, с одной церковью, одним костелом и двумя двухэтажными зданиями: хлебный амбар и паровая мельница. Но за площадью, перед железнодорожной станцией, стоял длинный дощатый барак, неизвестно кем и когда переделанный под летний театр: занавес из мешковины, двадцать рядов досок на столбиках, задней стены в театре совсем не было.

Первый спектакль был назначен на семь часов утра. Для вечерних спектаклей не было света, да и не разрешалось зажигать его вблизи фронта. Кроме того, одновременно смотреть спектакль могли не более трех-четырех сот зрителей, а бойцов в эшелоне было самое меньшее полторы или две тысячи. Поэтому первый спектакль должен был начаться в семь часов утра, второй — в десять, третий — в первом часу, и последний — в четыре часа.

Помреж уже приготовил свое хозяйство. В глубине сцены нацепил предусмотрительно привезенный с собой «задник»: голубое небо с розовыми тучками; рядом, за кулисами, прислонил две приставки: елочка, которая должна была символизировать лес, и хата с мальвами и подсолнухами, которая символизировала бы село и вообще всякую населенную местность. Когда действие должно было проходить внутри помещения, тогда обе приставки поворачивались другой стороной: на обратной стороне приставок помреж сажей намалевал оконце и дверь. Оконце не раскрывалось, дверь тоже; в них только стучали, а входили рядом — как будто в двери. На время боевого рейда театр своим творческим кредо провозгласил условный реализм.

В половине седьмого помреж дал звонок. Зал был уже полнехонек. Остальные бойцы стояли позади, за той четвертой стеной, которой в театре не было. Комиссар театра установил точную очередь: сначала постановку должны были смотреть первая и вторая роты, потом их место занимали третья и четвертая, дальше пятая и шестая, затем седьмая и восьмая.

Точно в семь помреж вихрем вылетел с подготовленной уже к представлению сцены.

— По местам! — закричал он. — Даю третий звонок!

Князьковский немедленно занял свое место в углу, там где должен был быть мостик электротехника.

— Занавес!

Князьковский схватился за веревку своей единственной рукой и потянул. Занавес стал раздвигаться, заурчал, но сразу же с жалобным скрипом застопорился, Князьковский понатужился, на его лбу выступили крупные капли пота, но все усилия его были тщетны: какой-то узел намертво зацепился за крюк…

— Заело, — растерянно констатировал Князьковский.

Но помреж — когда он с атрибутами своей верховной власти на сцене, колокольчиком и рукописью в руках — всемогущ и неумолим, как самодержец.

— Занавес! — зашипел он таким страшным шепотом, что Князьковский даже вытянулся, как при команде «смирно».

— Есть занавес!

Ухватившись за веревку, он повис на ней всей тяжестью своего тела. Жилы на его лбу вздулись и налились синей кровью.

Занавес заскрипел и медленно пополз. Но крюк не выдержал, вырвался из потолка, и занавес ветром взлетел вверх. Князьковский грохнулся об пол.

Рацитатор вступил в текст. Действие началось.

Правой рукой помреж уже держал Ярему за плечо, левой уже выталкивал корчмаря на сцену.

— Пшел! — Ногой помреж придвинул к себе поближе реквизит. — Приготовиться! — Ярема замер. Уши помрежа ловили со сцены реплику корчмаря. — Готов!.. Пшел! — Ярема кубарем вылетел на сцену. — Конфедераты! — Три хлопца в кунтушах стояли уже наготове. — Приготовиться! Готовы! Пшли! — Нога помрежа тем временем подсовывала ближе жаровню с раскаленными углями. — Ктитор! — Богодух-Мирский уже стоял рядом, и пальцы помрежа помогали ему застегнуть последние пуговки. — Готов! — Богодух-Мирский разгладил усы. — Пшел! — Богодух-Мирский торопливо перекрестился и бросился на сцену, словно в холодную воду.

Князьковского поразило это крестное знамение актера. Он подозрительно кивнул ему вслед:

— Что он, религиозный или из попов будет?

— Не мешайте! — зашипел помреж так, что Князьковский шарахнулся от него. — Стоны! Огня! Углей! — Жаровня уже была на сцене. — Старшины! — Конфедераты, выскочив со сцены, уже срывали кунтуши и натягивали жупаны. — Оксана! — Оксана была на месте. — Готова! Пшла!.. Молния! Гром! — Гром и молния были в руках у помрежа, но он командовал и самому себе наравне со всеми. — Готов! Тра-та-та!