Избранное в двух томах. Том 2

Но при подборе добровольцев в Испанию, я уверен, никакой — пусть самый

«анкетный» — подход не мог повредить делу: лотерея была практически

беспроигрышная. Едва ли не каждый наш летчик, танкист, артиллерист — с

«безупречной» ли анкетой, с красными ли галочками против каких-то ее пунктов

— был если не всегда профессионально, то, во всяком случае, морально готов к

бою с фашизмом. Подтверждение тому мы получили через несколько лет, когда

началась Великая Отечественная война. Подтверждение, доставшееся нам

бесконечно дорогой ценой, но от этого еще более убедительное.

Гораздо незаметнее, даже в авиационных кругах, прошло участие наших

летчиков в защите китайского народа от нападения империалистической Японии.

Правда, и по масштабу своему это участие было значительно скромнее, чем в

испанских событиях. Но для летчиков-испытателей бои в небе Китая

представлялись особо примечательными тем, что в них приняли

непосредственное участие наши коллеги — опытные, профессиональные

испытатели, во главе с замечательным летчиком и очень симпатичным человеком

Степаном Павловичем. Супруном. Впоследствии он оказался первым

7советским воином — Героем Советского Союза, награжденным во время

Великой Отечественной войны второй медалью «Золотая Звезда», к несчастью, уже посмертно.

Мне запомнилось, как вернувшийся из Китая летчик-испытатель Константин

Константинович Коккинаки — ныне Герой Советского Союза и заслуженный

летчик-испытатель СССР — рассказывал о ночном бое, который он провел

против японских бомбардировщиков. Запомнилось прежде всего из-за

неожиданно спокойного, очень делового тона рассказчика. Невольно пришлось

задуматься над тем, что война в воздухе требует от летчика не только уверенного

владения самолетом и того комплекса психологических навыков, который

принято называть смелостью. Это, как говорят математики, условия

необходимые, но недостаточные. Чтобы успешно воевать, надо владеть тактикой, надо непрерывно изобретать все новые и новые неожиданные для противника и

выгодные для себя ухищрения. Ум, сообразительность, интеллект на войне

нужны, оказывается, не меньше, а больше, чем едва ли не во всех других видах

деятельности человека. Больше хотя бы потому, что наказание за леность мысли

в бою более жестокое, да и в исполнение приводится чаще всего

незамедлительно, без малейшей отсрочки.

Попав вскоре после начала Великой Отечественной войны на фронт, я в

первое время чувствовал какое-то подспудное, но непроходящее беспокойство по

поводу того, что так и не успел, за всякими текущими испытательскими делами, должным образом изучить тактику военно-воздушных сил (оказывается, делая

выводы из рассказов наших уже повоевавших коллег, додумал все-таки не до

конца). Тактика эта представлялась мне тогда неким универсальным сборником

рецептов, строга следуя которым будешь воевать «правильно», а значит, с

максимальным эффектом и наименьшими шансами сложить голову самому.

Однако, поскольку никто мне подобного рецептурного справочника на войне

почему-то не предложил, пришлось соображать самому, причем соображать не

мешкая, — боевые вылеты шли один за другим по нескольку раз в день.

И тут-то, убедившись, что в общем не боги горшки обжигают, и пришел к

несколько неожиданному для себя, но в тех условиях весьма утешительному

выводу, что вся тактика в том только и состоит, чтобы мыслен-8но поставить себя на место противника и делать то, чего он меньше всего

ожидает.

Впоследствии я понял, что конечно же тактика — категория гораздо более

сложная и емкая, чем следовало из моей лихой экспромтной формулировки. Но, наверное, что-то более или менее существенное из понятия тактики в этой

формулировке все-таки было. Во всяком случае, действуя в соответствии с ней, я

чувствовал под собой нечто вроде теоретической базы, — это всегда действует

успокаивающе, — а главное, не имел особых оснований жаловаться на

результаты.

Но все это пришло значительно позже.

А в довоенные годы, о которых идет речь, наших летчиков ждал еще не один, так сказать, предварительный экзамен. Конфликт между Японией и

дружественной нам Монголией, начавшийся весной тридцать девятого года в

районе реки Халхин-Гол, сложился для нашей авиации поначалу не очень

благоприятно. В боях с японскими воздушными силами она несла серьезные

потери и в первое время оказалась не в состоянии обеспечить монгольско-советской стороне господство в воздухе.

Если наши истребители-монопланы типа И-16, именовавшиеся

«скоростными» (в то время скорость в четыреста пятьдесят километров в час

давала на это право), воевали еще более или менее успешно, то маневренные

истребители-бипланы И-15, так хорошо проявившие себя в небе Испании, теперь, всего через каких-нибудь два — два с половиной года, оказались, даже в

несколько модифицированном виде (И-15 бис), уже устаревшими. На

авиационных заводах как раз начинался серийный выпуск очередной, теперь уже

более значительной, модификации этих бипланов: их шасси было сделано

убирающимся, а мотор заменен на более мощный, с автоматическим винтом.

Группа истребителей И-153 — такое название получила эта модификация —

была отправлена в Монголию, а среди летчиков группы находился наш коллега, летчик-испытатель Алексей Владимирович Давыдов.

Это был очень интересный человек. Редкий книголюб. Время между

полетами всегда проводил за чтением. Было достоверно известно: если Давыдов

не и воздухе, — значит, сидит в укромном углу комнаты летчиков с книжкой в

руках. Тут я хотел было написать, что в этом заключалось его, как сказали бы

сейчас,

9хобби, но вовремя остановился. Нет, книга для Давыдова не была хобби. Он знал, любил, ценил книгу — и новую, и особенно старую, — как человек, для которого