Избранное в двух томах. Том 2

— Не успел, Женя.

— Другие успевают.

— Ну ничего. Завтра успею. .

Назавтра я действительно успел все и, на правах старого миговца, уже

инструктировал кого-то: «На взлете держи его изо всех сил левой ногой. .»

Так что некоторые основания для самоуверенного убеждения — мы все

можем! — у нас, по-видимому, все-таки были.

Но представляло ли себе истинный уровень нашей подготовленности

начальство, подписавшее приказ о формировании грозных отдельных

авиаэскадрилий, — этого я не знаю и по сей день.

Все на свете начинается с организации.

С того же началась и деятельность командования

25

нашей эскадрильи. С назначений, перемещений, уточнений списков личного

состава и материальной части.

Материальная часть у нас оказалась довольно пестрой. Кроме шести «мигов», ради которых, в сущности, и была сформирована эскадрилья, в ней числились

еще четыре И-16 и два И-153 — «Чайки». Ничего хорошего в подобной

разношерстности, конечно, не было, но что поделаешь: боевой техники не

хватало, и пренебрегать хотя бы одной, пусть устаревшей, лишней машиной не

приходилось.

Первая отдельная авиаэскадрилья, сформированная из летного и

технического состава завода, выпускавшего МиГ-3 серийно, оказалась в этом

смысле в более выгодном положении: у них было девять самолетов одного и того

же, самого современного в те дни типа — МиГ-3.

Командиром первой эскадрильи был назначен летчик-испытатель майор Н. Н.

Иноземцев, а нашей, второй, — известный летчик-испытатель, мировой

рекордсмен, участник беспосадочного перелета из Москвы через Северный полюс

в Соединенные Штаты Америки Герой Советского Союза полковник Андрей

Борисович Юмашев.

Через много лет после описываемых событий в тихом читальном зале

Центрального архива Министерства обороны я увидел старые листы списков

личного состава эскадрильи — приложений к приказам о ее формировании. Как

положено в подобных случаях, дело шло по инстанции — сверху вниз. Каждая

последующая инстанция выпускала свой приказ, который начинался словами:

«Объявляю приказ. .» (следовало наименование инстанции вышестоящей) — и

заканчивался ссылкой на приложение: списки личного состава. Вот эти-то списки

и отличались, как я обнаружил, читая их, заметным непостоянством. Из двадцати

с лишним летчиков нашего института нужно было выделить в состав эскадрильи

двенадцать, и тут-то и могли возникнуть и, видимо, возникали в

действительности определенные сомнения: кого выбрать?

В самом деле — кого? Ну, разумеется, прежде всего тех, кто уже имел боевой

опыт, успел принять участив в военных действиях. С кандидатурами таких

летчиков спорить не приходилось. Впрочем, их у нас было немного, испытателей, познавших воздушный бой еще до Великой Отечественной войны: сам комэск

Юмашев,

26

затем летчик-испытатель майор Николай Васильевич Гаврилов, воевавший в

Китае, да летчик-испытатель Виктор Николаевич Юганов, отличившийся в боях

на Халхин-Голе, — вот, пожалуй, и все.

Особо бесспорной была позиция Гаврилова — инициатора формирования

наших эскадрилий: именно он подал эту идею командованию.

Итак, три вакансии заполнены. Остаются девять. Кого назначить на них?

Кадровых военнослужащих или командиров запаса? Более опытных или более

молодых и задорных? Больше других полетавших на «мигах» или имеющих

наибольший специфически испытательский опыт освоения нового вообще, в чем

бы это новое ни выражалось? Словом, критериев для сравнительной оценки

кандидатов можно было предложить немало и, если прибавить к ним еще такой

во все времена сильнодействующий фактор, как личные симпатии или антипатии

начальства, станет ясно, почему забушевали страсти и за каждые несколько дней, проходивших между выпуском в свет приказов очередной вышестоящей и

очередной нижестоящей инстанции, список личного состава эскадрильи успевал

заметно деформироваться. Кройка и перекройка шли полным ходом. Мы —

молодые летчики, не имевшие ни боевого опыта, ни орденов и регалий, ни даже

сколько-нибудь солидного стажа испытательской работы, — естественно, чувствовали себя наиболее вероятными аутсайдерами. Как всегда в подобных

ситуациях, густо пошли слухи:

— Знаешь, тебя, кажется, вычеркнули..

— Я слышал, что Лешу включили..

— Мне дали попять, что нужны только военные. .

— Юмашев говорил с кем-то по телефону. Я как раз вошел, а он сказал:

«Летчик-испытатель что хочешь освоит. На то он и испытатель. .»

В конце концов начальство приняло мудрое решение: не рубить живое тело

нашего коллектива на части, а взять всех. Не беда, если поначалу на каждый

самолет будет по полтора, а то и по два летчика. О чем речь: попросим — добавят

нам самолетов!

Не знаю, что натолкнуло наших руководителей на подобное, наверное самое

разумное из всех возможных, решение. То ли резонное соображение о той самой, уже упоминавшейся профессиональной летно-испытательной «привычке к

непривычному», позволявшей рассчитывать, что настоящий испытатель во всем

разберется и

27

все освоит, как говорят, па ходу: и ночной полет, и стрельбу в воздухе, и вообще

все, что там еще понадобится. Возможно, сыграло свою роль и другое

обстоятельство: с началом войны резко сузился круг летно-испытательной

работы.

Сузился, наверное, по многим причинам. Но, в частности, я думаю, и потому, что трудно было нам всем тогда, в самом начале войны, представить себе, насколько долго она продлится! В своих воспоминаниях Маршал Советского