Избранное. Компиляция. Книги 1-14

Кэролайн видела: несмотря на происшествие на черной лестнице (сейчас, две недели спустя, я по-прежнему не заходил как в кухню, так и в коридоры на верхних этажах, ведущие к наглухо заколоченным досками дверям), несмотря на частые рецидивы болезни и неослабную боль, вынуждающую меня принимать лауданум и морфий огромными дозами ради возможности работать хотя бы по несколько часов в день, я нахожусь в гораздо лучшем настроении, чем когда-либо за последние много лет.

Диккенс уезжал в ноябре, считая себя великим мастером, а меня — своим протеже. Возвращался же он (больной и немощный, по словам всех), чтобы увидеть меня популярнейшим писателем, успешным драматургом и совершенно независимым человеком. На сей раз мы встретимся как равные (по меньшей мере).

И оба мы, как я убеждался все сильнее, носили Друдова скарабея в черепе. Один этот факт привносил новое ужасное равенство в наши отношения.

Кэролайн явилась ко мне в среду утром, когда я принимал ванну. Видимо, она полагала, что именно сейчас я буду наиболее благодушен… или по крайней мере наиболее внушаем.

— Уилки, милый, я тут все думала о нашем разговоре.

— О каком еще разговоре? — спросил я, хотя прекрасно понял, о чем она.

Очки у меня запотели, я взял лежавшее поблизости полотенце и принялся протирать стекла, подслеповато щурясь. Кэролайн превратилась в расплывчатое бело-розовое бугристое пятно.

— Про выход Лиззи в свет и про будущность наших собственных отношений под этой крышей. — Кэролайн явно очень нервничала.

Я же, напротив, сохранял полное спокойствие.

— И что? — промолвил я, нацепляя крохотные очочки обратно на нос.

— Я решила, Уилки, что для вящего благополучия нашей Лиззи… Кэрри… совершенно необходимо, чтобы ее матьсостояла в браке и она являлась дочерью добропорядочного семейства.

— Полностью с тобой согласен, — сказал я.

Пар из ванны подымался к потолку и клубами расползался во все стороны. Лицо у Кэролайн раскраснелось от него.

— Правда? — спросила она. — Ты согласен?

— Ну конечно, — заверил я. — Пожалуйста, подай мне вон то полотенце, дорогая.

— Я не знала… все это время… я не была уверена… — сбивчиво заговорила Кэролайн.

— Глупости, — сказал я. — Твое благоденствие… и благоденствие Кэрри, разумеется… всегда имел и для меня первостепенное значение. Ты права: тебе пора замуж.

— О, Уилки… — Голос у нее пресекся, слезы потекли по раскрасневшимся от пара щекам.

— Полагаю, ты по-прежнему поддерживаешь знакомство со своим водопроводчиком, — сказал я, отбрасывая в сторону полотенце и надевая велюровый халат. — С мистером Клоу. Джозефом Чарльзом Клоу.

Кэролайн оцепенела. Румянец медленно сошел с ее лица.

— Ну… да…

— Вероятно, мистер Клоу к настоящему времени уже сделал тебе предложение, дорогая. Полагаю, именно об этом ты и хотела сообщить мне сейчас.

— Да, но я не… я не…

Я похлопал Кэролайн по руке и весело сказал:

— В объяснениях нет необходимости — мы же с тобой старые друзья. Тебе пора выйти замуж — ради Кэрри и ради себя самой, — а наш мистер Клоу сделал тебе предложение. Ты должна немедленно дать согласие.

Теперь Кэролайн побледнела до самых кончиков пальцев. Она непроизвольно попятилась и наткнулась на умывальную раковину.

— Я прикажу Бесси сейчас же упаковать твою одежду, — продолжал я. — Все прочие вещи, книги и тому подобное, мы пришлем позже. Я велю Джорджу поймать кеб, как только ты соберешься.

Кэролайн дважды судорожно пошевелила губами, прежде чем сумела произнести единственное слово.

— Лиззи…

— Кэрри, разумеется, останется со мной, — сказал я. — Мы с ней уже договорились на сей счет. Это выбор самой Кэрри — окончательный и не подлежащий обсуждению. Сколь бы нежен и угодлив ни был твой водопроводчик… мистер Джозеф Чарльз Клоу… и каким бы уважением в своем кругу ни пользовался его отец-винокур, мелкобуржуазная жизнь, полная надежд, но порой тяжелая, которую ведет твой водопроводчик, совсем не то, что сейчас нужно Кэрри. Как ты сама указала, Кэролайн, девочку пора выводить в высшее общество. Она решила выйти в свет из этого прекрасного дома на Глостер-плейс, в окружении писателей, художников, композиторов и высокородных особ. Она будет часто навещать тебя, разумеется, но жить останется здесь. Я обсудил этот вопрос не только с Кэрри, но и с твоей матерью, и обе они согласились со мной.

Кэролайн опиралась обеими ладонями о тумбочку под раковиной и, казалось, держалась на ногах только за счет усилия напряженно вытянутых, дрожащих рук.

Я не прикоснулся к ней, когда быстро прошел мимо, направляясь к двери в коридор. Похоже, в тот момент Кэролайн не смогла бы и пальцем пошевелить ни при каких обстоятельствах.

— Думаю, ты приняла разумное решение, дорогая, — мягко промолвил я с порога. — Мы с тобой навсегда останемся друзьями. Если тебе или мистеру Джозефу Чарльзу Клоу когда-нибудь понадобится помощь, я постараюсь свести вас обоих с людьми, способными оказать необходимую услугу при желании.

Кэролайн по-прежнему смотрела невидящим взглядом в пустоту — туда, где несколькими секундами раньше стоял я.

— Я велю Бесси заняться упаковкой вещей, — сказал. И пошлю Джорджа на улицу — лучше поймать кеб загодя. Я не против заплатить вознице за ожидание, коли понадобится. В такие путешествия лучше отправляться с утра пораньше, когда ты бодр и полон сил.

Как я упомянул выше, пароход «Россия» с Диккенсом и Долби на борту прибыл в Квинстаунский порт в последний день апреля, но никто из друзей Неподражаемого не помчался в Ливерпуль с распростертыми объятиями. В телеграммах Долби говорилось, что Диккенс хочет «несколько дней акклиматизироваться в уединении, прежде чем вернуться к своим обязанностям и старым привычкам».

По моему предположению, это означало, что изнуренный автор не поедет прямиком в Гэдсхилл-плейс и не остановится в Лондоне (хотя второго мая он проехал через столицу поездом), но двинется сразу в Пекхэм, дабы пасть в ждущие объятия Эллен Тернан. Я оказался прав в своей догадке. Я знал также — из нескольких замечаний, вскользь оброненных Уиллсом в конторе на Веллингтон-стрит, — что актриса с матерью всего двумя днями ранее вернулись из Италии.

Все сложилось очень удобно для Неподражаемого.

Прошло еще четыре дня, прежде чем Уиллсу, Фрэнку Берду и мне представилась возможность поприветствовать Диккенса. Он приехал поездом из Пекхэма к раннему ужину с Фехтером и остальными, а потом мы все отправились в «Адельфи», чтобы Диккенс наконец посмотрел «Проезд закрыт».

Я был более чем готов выразить сострадательное беспокойство и даже потрясение в связи с немощным, изнуренным состоянием Диккенса после американского турне, но Берд на вокзале изъявил общее наше мнение, громко воскликнув: «О боже, Чарльз! Да вы помолодели лет на семь!»

Истинная правда. Ни малейшего намека на хромую опухшую ногу, столь часто упоминавшуюся в письмах. В Америке Диккенс немного похудел, но от этого стал выглядеть моложе и здоровее. За восемь дней плавания он по-настоящему отдохнул от всех забот, а его лицо, всегда быстро загоравшее, приобрело бронзовый оттенок за долгие часы, проведенные на палубе под весенним солнцем. Даже волосы и борода у него стали темнее и гуще. Глаза у Неподражаемого оживленно блестели, улыбка не сходила с губ, а его смех и звучный голос разносились по всей ресторации, где мы ужинали, и гулко резонировали в карете, отвезшей нас пятерых в «Адельфи» после ужина.