Избранное. Компиляция. Книги 1-14

Было очевидно, что диагноз неутешителен, но Хемингуэй, не обращая внимания на врачей, выгнал всех из спальни Грегори и остался с ним один. Почти неделю он спал на койке рядом с кроватью мальчика, кормил его, измерял температуру каждые четыре часа. Днем и ночью мы слышали через открытое окно негромкий голос писателя и изредка – смех Грегори.

Как-то вечером, когда мальчик уже поправлялся, мы сидели на склоне холма, и он вдруг заговорил о том, как проходило его затворничество.

– Каждую ночь папа ложился со мной и рассказывал истории. Замечательные истории.

– О чем? – спросил я.

– О том, как жил в Мичигане, когда был маленьким. О том, как он поймал свою первую форель, какие красивые леса были там до тех пор, пока не появились заготовители древесины. И когда я признался, что боюсь полиомиелита, папа рассказал о своих детских страхах, о том, как ему снились мохнатые чудовища, которые с каждой ночью становились все больше и больше, и когда чудовище уже было готово проглотить его, вдруг перепрыгивало через забор. Папа объяснил, что страх – совершенно естественная вещь и его не нужно стыдиться. Он сказал, что я должен научиться управлять своим воображением и что он знает, как это трудно для ребенка.

А потом он рассказывал мне истории о библейском медведе.

– О библейском медведе?

– Да, – подтвердил Грегори. – О медведе, о котором он прочел в Библии, когда был маленький и еще не научился как следует читать. О Глэдли, косоглазом медведе.

– Вот оно что, – сказал я.

– Но чаще всего, – продолжал мальчик, – папа рассказывал мне о том, как он рыбачил и охотился в лесах на севере Мичигана, что он хотел всю жизнь прожить там, навсегда остаться десятилетним, как я сейчас, и никогда не взрослеть.

А потом я засыпал.

* * *

Через неделю после того, как Грегори окончательно выздоровел, мы отправились на „Пилар“ по следу „Южного креста“ – Хемингуэй, мальчики, Фуэнтес и я, – и на обратном пути к порту Гаваны Хемингуэй взял курс на прибрежные коралловые рифы, чтобы Патрик и Джиджи смогли немного поплавать. В тот день я стоял на мостике, Хемингуэй с сыновьями гонялись за рыбами, а Фуэнтес на „Крошке Киде“ снимал добычу с их трезубых острог. Нам было невдомек, что Грегори надоело возвращаться к шлюпке с уловом, и он начал вешать рыб себе на пояс, цепляя их за жабры и оставляя в окружающей воде кровавый след.

Внезапно он закричал:

– Акулы! Акулы!

– Где? – рявкнул Хемингуэй, плывший в сорока ярдах от мальчика. Фуэнтес и „Крошка Кид“ находились еще тридцатью ярдами дальше, а Патрик уже почти подплыл к „Пилар“, которая колыхалась на волнах в пятидесяти ярдах от шлюпки и в сотне от Грегори. – Ты видишь их, Лукас?

Мне не потребовался бинокль.

– Три штуки! – крикнул я в ответ. – У самого рифа по ту его сторону!

Акулы были крупные, около шести метров длиной, и они мчались к Грегори плавными виражами, очевидно, следуя запаху крови загарпуненных мальчиком рыб. В голубой воде Гольфстрима их блестящие вытянутые тела казались черными.

– Лукас! – Хемингуэй был встревожен, но держал себя в руках. – Возьми „томпсон“!

Я уже соскользнул по трапу и бежал к ближайшему оружейному ящику. Я вновь поднялся на палубу, захватив не только автомат – дистанция была слишком велика для стрельбы из него, – но и одну из автоматических винтовок „браунинг“, имевшихся на борту. Эти массивные винтовки, приводимые в действие сжатым газом, лишь недавно появились на „Пилар“ взамен пулеметов 50-го калибра.

Хемингуэй плыл навстречу сыну. И акулам.

Я поднял „браунинг“ и положил его на ограждение мостика. Яхту сильно качало. Хемингуэй и мальчик оказались между мной и акульими плавниками, которые, набирая скорость, рассекали волны, бьющиеся о риф. Цели были видны очень плохо.

– Все в порядке, малыш, – сказал Хемингуэй Грегори. – Успокойся. Брось в акул чем-нибудь, чтобы отвлечь их, и плыви ко мне.

Сквозь прицел „браунинга“ я увидел, как мальчик, окунувшись в воду с головой, делает что-то со своим поясом. Мгновение спустя он швырнул в приближающихся акул три или четыре мелкие рыбы и поплыл прочь от рифа со скоростью Джонни Вейссмюллера.

Хемингуэй встретился с Грегори на полпути и поднял его себе на плечи, стараясь, чтобы в воде оставалась как можно меньшая часть его тела. Потом он размашистыми гребками поплыл к шлюпке. Фуэнтес изо всех сил гнал „Крошку Кида“ им навстречу, и все же между ними оставалось сорок-пятьдесят ярдов открытого пространства.

Я снял „браунинг“ с предохранителя, дослал патрон в ствол и прицелился чуть выше головы мальчика. Акулы задержались у самого рифа и, взбивая бурлящую воду плавниками, начали рвать рыбу друг у друга. Хемингуэй продолжал плыть с мальчиком на спине, время от времени оборачиваясь и потом глядя на меня. Как только они поравнялись с „Крошкой Кидом“, Фуэнтес помог ему поднять в шлюпку всхлипывающего Грегори, и только убедившись в том, что мальчику ничто не угрожает, Хемингуэй сам выбрался из воды.

Потом, уже на „Пилар“, он негромко спросил меня:

– Почему ты не стрелял?

– Акулы были слишком далеко, а Грегори заслонял их.

Если бы они пересекли риф, я бы открыл огонь.

– „Браунинги“ только что доставили на яхту, – заметил писатель. – Мы еще не учились стрелять их них.

– Я знаю, как ими пользоваться, – сказал я.

– Ты хорошо стреляешь, Лукас?

– Да.

– Ты смог бы прикончить этих трех бестий?

– Вряд ли, – ответил я. – По крайней мере, не всех.

Вода – лучшая преграда от пуль, а акулам, чтобы добраться до вас, было бы достаточно перед нападением нырнуть на два метра.

Хемингуэй кивнул и отвернулся.

Через несколько минут Грегори признался, что держал на поясе рыб, и Хемингуэй начал при помощи слов выбивать дурь из его головы. Воспитательный процесс продолжался весь обратный путь до Кохимара.

Глава 18

– Твой донесения не стоят выеденного яйца, Лукас, – заявил Дельгадо, от которого не укрылся тот факт, что за несколько недель не было сделано практически ничего.

– Мне очень жаль, – отозвался я. Я не мог, да и не хотел излагать в рапорте свое ощущение, что в ближайшее время произойдет нечто важное.

– Я серьезно. Можно подумать, я читаю сценарий одного из дурацких фильмов Энди Харди. В котором не участвует Джуди Гарланд.

Я пожал плечами. Мы встретились на тупиковой дороге, ведущей из Сан-Франциско де Паула. Дельгадо прибыл на мотоцикле, я – пешком.

Дельгадо сунул мой рапорт на двух страницах в свою кожаную сумку и забрался в седло.