Избранное. Компиляция. Книги 1-14

— Эй! — прокаркал я и закашлялся. — Разве у меня нет права голоса…

Очевидно, не было.

Мы встали. Ветер почти стих, но двояковыпуклое облако вернулось на вершину Эвереста.

Дикон вытащил большой сигнальный пистолет Вери и выстрелил вверх, так, чтобы ракета опустилась за вершиной Эвереста. В небе вспыхнула белая звезда — гораздо ярче обычных ракет, которыми пользуются альпинисты.

«Белый, зеленый, затем красный», — вспомнил я слова К. Т. Овингса, сказанные Дикону в Сиккиме десять тысяч лет назад.

— Я верю, — голос Дикона был пропитан странной смесью грусти и усталой радости, — что я… что мы, — он посмотрел на Реджи, и она кивнула, — сможем подняться на вершину, пройти траверсом крутой гребень между двумя вершинами, спуститься по веревке с Большой ступени, о которой мне говорил Кен, и добраться до перил, которые Овингс со своими шерпами установил на Южном гребне… до… полуночи. Если мы не сможем спускаться при свете фонарей и шахтерских ламп, то поставим большую палатку где-нибудь за Южной вершиной, а утром бросим ее и продолжим спуск.

— Это безумие, — сказал я. — Первое восхождение на Эверест — насколько нам известно, — и вы хотите пройти этим чертовым траверсом на юг… Полное безумие.

В ответ Дикон и Реджи лишь улыбнулись мне. Мир сошел с ума.

— Сделайте нам одно одолжение, — продолжил Дикон. — Страховочные веревки и дополнительные бухты — в том числе Жан-Клода — забирайте с собой, но сто футов веревки со второй ступени мы вытащим наверх после вашего спуска. Она нам понадобится, если мы будем вынуждены вернуться сюда. Хорошо?

Я растерянно кивнул.

Ричард извлек из какого-то внутреннего кармана сложенный листок бумаги и сказал:

— Тут имя и адрес человека в Лондоне, которому ты должен доставить эти фотографии, Джейк. Отдашь их лично в руки. Больше никому. И, ради Бога, не потеряй это.

Снова кивнув, я спрятал листок в застегивавшийся на пуговицу карман шерстяной рубашки под всеми куртками. Я не развернул его и не подумал взглянуть на имя — настолько был шокирован и подавлен сознанием того, что я действительно спускаюсь, а не… и это после того, как я ради них без страховки поднялся на вторую ступень!

Хотя мне кажется, что мое подавленное состояние по большей части объяснялось чувством невосполнимой утраты из-за внезапной гибели Жан-Клода. В мое сознание и душу постепенно проникала печальная истина: я больше никогда не увижу своего друга из Шамони, не услышу его смеха.

— Пасанг, — сказала Реджи, — если по какой-то причине в Лондон поедете вы, а не Джейк, чтобы передать копии фотографий, вы знаете, куда и к кому идти, правда?

— Знаю, миледи.

Дикон протянул руку. Я пожал ее, все еще не веря, что мы расстаемся.

— Постарайся выжить, — услышал я свой голос.

— Конечно, — ответил Дикон. — Помни: мне суждено умереть на Северной стене Эйгера… а не на Эвересте. Скоро тебе станет легче, Джейк.

А потом леди Кэтрин Кристина Реджина Бромли-Монфор поцеловала меня. В губы. Крепко. Потом отступила к Дикону, и я в последний раз увидел ее прекрасные ультрамариновые глаза.

— Не забудьте надеть очки, — глухо пробормотал я.

Затем мы с Пасангом с помощью жумаров спустились по веревке, которая так пригодилась Бруно Зиглю, а когда оказались внизу, на снежном поле у подножия устрашающей второй ступени, я увидел, как Дикон вытягивает веревку. Еще секунда, и он исчез. Они исчезли. Вероятно, пошли вверх, к расширяющемуся западному концу Северо-Восточного гребня и снежным полям, ведущим к пирамидальной вершине.

А я шел вниз.

Спускаясь по острому, как лезвие ножа, гребню к мертвым немцам, лежащим на снегу, я заплакал, как ребенок. Пасанг похлопал меня по спине и сжал мое плечо.

— Это травма после того, как вы чуть не задохнулись, — сказал он.

— Нет.

Я не слышал, чтобы Дикон давал указания или советы доктору Пасангу, но, когда мы подходили к каждому из четырех убитых немцев, он, похоже, знал, что нужно делать. Признаюсь, сам я стоял, опираясь на ледоруб, пытался дышать своим истерзанным горлом и смотрел.

Первым делом он обыскивал каждое тело, забирая документы — и, главное, оружие. У одного из мертвецов под курткой был пистолет-пулемет «шмайссер», а у другого — принадлежавший Дикону револьвер «уэбли», который Пасанг отдал мне. Я сунул его в карман пуховика под анораком. Шерпа также забрал у каждого мертвого немца кислородный аппарат, затем проверил рюкзаки и сумки, извлекая все, что могло нам пригодиться или представляло интерес с точки зрения разведки, и сложил в сумки. Наполнив одну из брезентовых сумок, он протянул ее мне.

— Теперь мы должны надеть металлические рамы для баллонов, а тяжелые рюкзаки бросить тут. Все вещи мы понесем в этих сумках через плечо.

Соображал я так плохо, что о расчетах не могло быть и речи, но я нисколько не сомневался, что три полных баллона кислорода на каждого позволяют спуститься к базовому лагерю — или, по крайней мере, к одному из нижних лагерей, где мы спрятали несколько модифицированных Жан-Клодом кислородных аппаратов. Вряд ли немцы нашли их все.

— Вы согласны с этим планом, мистер Перри?

Я кивнул, поскольку говорить по-прежнему не мог.

Перед тем как мы пустились в путь — прежде чем Пасанг взялся за плечевые ремни нового кислородного аппарата и ручки сумок, — он вытащил длинный нож, перерезал веревки, связывавшие четырех мертвецов, по очереди оттащил тела к южной стороне гребня и столкнул вниз. Несмотря на апатию, в тот момент меня обуревали сильные чувства, но я не мог определить, какие именно: то ли злость на этих четырех немцев, оскверняющих ледник, на котором лежит тело Жан-Клода, то ли радость, что они заплатили за свои преступления.

Смысл избавления от тел я понял гораздо позже. В 1925 году никто из нас пятерых не сомневался, что вскоре последуют новые английские экспедиции на Эверест — возможно, даже в следующем. Мы и подумать не могли, что следующая экспедиция состоится только в 1933-м и что она не продвинется дальше первой ступени. (Они найдут ледоруб Ирвина, но не догадаются спуститься ниже, куда он указывал, к самому Ирвину.) Скромная экспедиция 1938 года станет последней попыткой англичан подняться на Эверест с севера.