Избранное. Том 1

— Вы нехорошо поступили, — сказал Пазыл после недолгого молчания.

— А что тут плохого? — побледнел дехканин. — Если таких подлецов не убивать, к чему тогда священная борьба?

— Мы поднялись, — сказал Пазыл, глядя дехканину прямо в глаза, — не для того, чтобы убивать каждого. Наши враги — гоминьдановские правители. Не вообще китайский народ, поймите.

— Мм… Мм… — Дехканин вытер выступивший на лбу пот.

— Если вы смелый, направьте кулак на вооруженного врага, ака. А где ваш пленник?

— Отдал Палтахуну…

— Отпустите его невредимым и после этого вставайте в наши ряды.

Дехканин глубоко вздохнул, потупился.

— Поймите — ведь мы сами испытали гнет, как же можем допустить, чтобы лилась невинная кровь? Но своих злейших врагов мы не пощадим, ака!

— Да я…

— Нет, не говорите так, — прервал его Пазыл. — Вы допустили ошибку. Нельзя, чтобы это повторилось.

Вошли Сопахун и Палтахун.

— Я допустил ошибку, окям, — обратился к Палтахуну дехканин. — Отдайте моего китайца.

— Мы отпустили его, он оказался из простых, — сказал Палтахун.

Дехканин улыбнулся.

— Пропали мои старания! Пока тащил его, сил потерял как за год…

Слова эти вызвали дружный смех. А дехканин сказал:

— Своей добычи я лишился, так возьмите теперь меня к себе!

— Хорошо, ака.

— Вот это дело! Спасибо, афанди, бог даст, вы оцените силу этого мускулистого кулака!

Дехканин ушел.

— Гнев народа беспределен, — сказал Пазыл. — Однако немало тех, кто и друзей, и врагов мерит одной меркой. Им нужно разъяснять… Ну, как дела, Сопахун?

— Все построились.

— Пойдемте.

В бою было добыто более ста сабель и винтовок. Вместе с ружьями охотников у повстанцев стало до ста пятидесяти единиц оружия. А число людей в отряде превысило триста. Из них сформировали три сотни под началом Сопахуна, Палтахуна и Самсакнияза.

Строй джигитов походил на воинскую часть. Взгляды всех были устремлены на Ходжанияза. «С такими орлами не стыдно ли жить в рабстве?» — прошептал Пазыл, любуясь джигитами.

— Дети мои! — заговорил Ходжанияз. — Еще вчера вы были рабами. А сегодня поднимаете меч. Мы восстали. Отступать теперь позорно… Если вы мужчины, будьте в первых рядах…

— Не отступим!

— Пожертвуем собой! — громом пронеслись голоса.

— Братья! — поднял руку Пазыл. — Земля, на которой мы стоим, дорога нам так же, как дорого материнское молоко. Но родную нашу землю захватили чужеземцы и измываются над нами. Доколе мы будем терпеть это?

— Нет сил терпеть!

— Изгоним разбойников!

— Налоги мы платили, землей, водой поделились, — продолжал Пазыл, когда утихли голоса, — но ненасытные гоминьдановцы не довольствуются этим. Они попирают народ и хотят уничтожить нас до последнего. Мы начали священную войну. И пока не прогоним врагов, не освободим родину, наши руки не расстанутся с оружием!

— Клянемся!

— Не расстанемся с оружием!

Вперед выступил джигит-казах и, спросив разрешения у Ходжанияза, держа в руках островерхий тымак — шапку, — сказал:

— Наши предки были рабами. И мы рабы. А если будем и дальше терпеть, то и дети будут рабами…

— Молодец казах!

— Говори, казахский джигит!

Но Асылкан не сумел справиться с волнением и неожиданно замолк. Тогда заговорил прямо с лошади здоровенный монгол Бато:

— Я монгол. Раньше я ненавидел уйгуров, казахов… А ведь врагами нас сделали гоминьдановцы…

— Верно, верно!

— Семь лет я сидел в тюрьме, — продолжал Бато, — и понял, кто наши настоящие враги. И если мы, уйгурские, казахские, монгольские и… китайские труженики, объединимся, то победим угнетателей…

Голоса звенели до вечера — люди изливали свое горе, копившееся годами.

Ходжанияз, держа в руках знамя со звездой и полумесяцем, сказал:

— Пусть, это знамя будет порукой освобождения! — и, приложив полотнище к лицу, укрепил древко в земле.

Весь отряд прошел под развевающимся знаменем…

Глава пятая

1

Ночью в особняке молодого дунганского генерала Ма Чжунина долго горел свет. Генерал беседовал с низкорослым большеголовым человеком, и беседа эта для обоих была сложной и запутанной. Очень молод был Ма Чжунин, ему не хватало жизненного опыта, однако природный острый ум, смелость и решительность давали Га-сылину — так уважительно называли юного генерала окружающие — возможность быть на равных с опытнейшим, хитроумным собеседником из страны, стремившейся выступать от имени всей Азии.

— Мы стараемся, — внушал большеголовый, — не причинять никакого вреда исламскому миру, Га-сылин.

— Это покажет будущее, — парировал Ма.

— Я предложил бы рассмотреть вопрос не узко, а в широком масштабе. — Большеголовый сделал упор на последние слова. — Наша общая борьба направлена против коммунистической чумы. И это, безусловно, имеет непосредственное отношение к религиозным убеждениям и частной собственности.

— А я хочу объединить подлинных мусульман, а дальше…

— А дальше сделать шаг к исламскому миру, не так ли? Большой шаг, благородная цель, ха-ха-ха! — Смех большеголового, кажется, обидел Га-сылина, ибо глаза его сверкнули. Большеголовый уловил эту вспышку гнева, так свойственную дунганам, и заговорил вкрадчиво: — Цель у нас одна, и поэтому мы легко можем понять ваши заветные мечты, Га-сылин.

— Не будем пока касаться этой стороны, господин Сато, — предложил юный командующий.

— Знаете, почему мы остановили свой выбор на вас?

— Разве я лошадь на базаре, чтобы выбирать меня?

— Ну-ну! — поднял руку большеголовый. — Давайте не менять русло нашей беседы. Мы остановили выбор на человеке, который способен стать лидером, вождем, господином!

— Слишком преувеличиваете, господин Сато, — заскромничал Ма Чжунин, но слово «вождь» нашло отзвук в его тщеславном сердце.

— Дунгане не оценили вас по достоинству, а мы знаем, кто вы. — Большеголовый раскурил сигарету и, выпустив дым из расплющенных ноздрей, добавил: — Нас привлекло то, что вы мусульманин, а также такие качества, как ум, отвага, бесстрашие…

— Я прошу не втягивать меня в политику. Я военный, и мне ближе оружие.

— Без политической подготовки нельзя быть современным командующим, — возразил большеголовый с притворной улыбкой. — Возвысив как политического и военного деятеля Востока, мы хотим противопоставить вас коммунизму.