Избранное. Том 1
Шрифт:
Старик вздохнул.
— Один мой сын ушел с повстанцами, другой прячется в горах вместе с семьей. А со мной, стариком, что сделать могут?
— Судя по всему, Турфан потерял много людей? — осторожно спросил Рози.
— Больше половины… — Старик дрожащими руками обхватил бороду и начал изливать переполнявшее душу горе. Он рассказал, что восставшие жители, предводительствуемые Махмудом, захватили Турфан и Токсун и через Сингим собирались напасть на гоминьдановцев. Но появился отряд Папенгута и принудил их к отступлению. Когда восставшие оставили Турфан, папенгутовцы устроили
— То, что мне довелось увидеть, не в силах вынести сердце, — закончил старик свой рассказ и заплакал. На глаза мягкосердечного Рози тоже навернулись слезы. Заман сидел в тягостном молчании. — Нет, аллах не оставит без наказания этих палачей! — простонал старик.
— Мы едем из далекой Кульджи, чтобы отомстить ненавистным угнетателям и освободить родину, — сказал Заман.
— Пусть удача сопутствует вам, дети мои. Пусть ни одна пуля не заденет вас… Пусть дадут вам силы молитвы наши, дети мои! — Старик обеими ладонями провел по лицу и бороде.
Штаб командования фронтом против повстанцев — так называемым восточным фронтом — обосновался в Гучене. Чжан Пейюань был намерен окружить Кумул и уничтожить Ходжанияза.
Однако Ходжанияз оставил Кумул и сохранил в неприкосновенности свои силы. Чжан Пейюань легко занял незащищенный город, зато в горных районах прочно утвердились повстанцы.
Ходжанияз был недоволен: ему не хотелось покидать город, оставлять на произвол судьбы его жителей, он согласился сделать это лишь под давлением Пазыла и его сторонников и вот теперь между руководителями восставших начались разногласия. Хатипахун не мог упустить такого случая.
— Наглость этого пришельца из чужого края перешла все границы. Он будет таскать вас по горам, пока не выдаст капирам — неверным… Вот увидите, так и будет, — нашептывал он Ходжаниязу. — Собрав вокруг себя таких, как Асылкан, он думает занять ваше место…
— Бросьте болтать вздор, ахун! — вспылил Ходжанияз. Он хоть и бывал иногда недоволен Пазылом, все же не позволял говорить о нем плохо, потому что любил его и верил в его безукоризненную честность.
— Это не вздор, Гази-ходжа! Мы хотели объявить вас главой мусульман — шейх уль-исламом… Почему вы нам не верите?
— Кто это — мы?
— Ахуны, духовные пастыри…
— Не морочьте мне голову, ахун! — оборвал муллу Ходжанияз. — Не смейте говорить мне о нем такое! Чем нести чепуху, занимайтесь своим делом!
— Нявузям билла… О аллах, ты свидетель искренности моих намерений, — поднял глаза к небу Хатипахун. — Когда мы хотели обратить в мусульманство пленных китайцев, этот пришелец заступился за них и не позволил… А вот в Турфане капиры вырезали всех мусульман…
Вошел Пазыл, причитания Хатипахуна оборвались на полуслове. После долгой паузы мулла обратился к Пазылу:
— По вашим настояниям мы оставили Кумул. Теперь так и будем бродить по горам, афандим? Исламские войска опозорены отступлением! Достоинство Гази-ходжи унижено перед лицом всего мира!
Пазыл ответил не сразу. Хатипахун давно уже подбивал Ходжанияза провозгласить «исламият», и Ходжанияз как будто стал
склоняться к этой мысли. Он меньше прислушивался к советам Пазыла, в некоторых случаях уступал напору религиозных фанатиков. Пазыл даже начал подумывать о том, как бы избавиться от Хатипахуна. Он внимательно посмотрел на муллу и наконец ответил:— Победа заключается не в том, займем ли мы Кумул или оставим его. В войне закономерны и победы, и поражения. Если бы мы приняли бой с превосходящими силами противника, Кумула все равно не удержали бы. Повторилась бы трагедия Турфана.
— Значит, вы предпочитаете бежать, афандим?
— Это не бегство, это временное отступление! Мы сберегли свои силы…
— А теперь с этими силами будем прятаться в горах? — с иронией спросил мулла.
— Почему прятаться? Зимой будем партизанить, а с наступлением весны двинемся на юг и поднимем народ там…
— Партизанить? Что это за слово?
— Да, партизанить! Мы уже советовались с Ходжой-ака. А вас, Хатипахун, я бы попросил не вмешиваться в военные вопросы.
— Когда капиры… — опять забубнил мулла, но вдруг спохватился: — Как бы время молитвы не упустить, ходжа…
Он взялся за Коран. Беседа прервалась.
Пазыл вышел от Ходжанияза рассерженным. «Проклятая темнота! Ты опаснее, чем вооруженный враг, — думал он, шагая по дороге. — Не изгнав из своих рядов таких, как Хатипахун, победы над врагом не добиться…»
Едва Пазыл вошел к себе, как двое джигитов с криком: «Пазыл-ака!» — бросились к нему. Это были Заман и Рози. Пазыл заключил их в объятия, как самых близких, родных людей, появившихся так неожиданно, словно с неба. От радости у всех троих навернулись на глаза слезы.
— Настоящие джигиты… Как же вместить мне в сердце мою радость? Заман мой, — Пазыл обнял джигита, — как вы доехали? Намучились в пути! Как почернели, а!
Когда закончились приветствия и немного улеглась радость от встречи, Заман рассказал обо всем происшедшем в Кульдже. Его рассказ огорчил и встревожил Пазыла.
— Я ждал от Кульджи большего. Не получилось, поддались на вражескую провокацию…
— Я виноват…
— Не о тебе, Заман, я говорю. Ты еще молод, неопытен. Что с Лопяном?
— Он должен был уехать в Урумчи. А за его аптекой стали следить… На последнее свидание он не пришел…
Пазыл прикусил губу и молчал долго. Наконец поднял голову.
— Да, борьба обостряется, — заговорил он. — Сейчас подлецы в собственных рядах становятся опаснее, чем откровенный враг. При наступлении они путаются в ногах, во время боя хватают за руки…
— Привет джигитам, преодолевшим степи и горы! — воскликнул появившийся Моллахун. За ним показались Асылкан, Сопахун, Бато.
— Входите, входите, — пригласил Пазыл. — Это тот самый Заман, о котором я говорил.
— Молодец! Хорошо, что приехали! — Моллахун похлопал Замана по спине. — С такими джигитами мы не ударим лицом в грязь! Все дело в пашем единстве.
— Правильно, Моллахун-ака! — под-хватил Пазыл. — Без единства мы ничего не добьемся. Враг побеждает не потому, что он сильнее, а потому, что у нас нет единства. Не обезвредив скрытых врагов, не победим, в открытом бою…