Избранное. Том 1
Шрифт:
— С кем вам советоваться? Время острое, что-нибудь изменится, не упускайте момента, хаджи-ата.
— Посоветуемся с Сабитом-дамоллой, с Махмутом…
— Лучше не вмешивайте в это дело Сабита-дамоллу. — Юнус придвинулся к Ходжаниязу и прошептал: — Вы, верно, не знаете, что Сабит-дамолла и Ма Чжунин ищут возможности сближения?
— Где услышал? — строго спросил Ходжанияз, повернув побледневшее лицо к Юнусу.
— Вот, бог свидетель, Турди-байвачча, он богатый купец, в политику не вмешивается, пусть сам скажет.
Турди не участвовал в беседе, а когда Юнус показал на него, со страху позабыл, что говорить.
— Я
— Сабит-дамолла дважды просил меня быть послом к Ма Чжунину. Я, Гази-ходжа, ссылался и на то, и на другое, не позволил ухватить себя за хвост, — ответил заранее подученный Турди.
— Пройдохи! Все пройдохи! На душе одно, на языке другое! Мям-мям… — Ходжанияз крепко ухватил бороду. Густые, сросшиеся брови вздыбились, глаза засверкали огнем. Турди испугался его дикого вида. «Правду говорили, что он придушил многих. Пришли послами, а уйдем побитыми…»
— Верить или не верить сынам человеческим, подсказывают обстоятельства, — Юнус будто посыпал солью рану Ходжанияза. Он начал сетовать на назиров республики, но Ходжанияз протянул руку:
— А вы двое… Вы, шлюхи, ищете выгод у двух хозяев. Нет вам веры. Если вы послы, почему не прислали с вами ни одного китайца?
— Откровениями аллаха клянемся — мы чистосердечные послы. Мы едва пробрались сюда тайком от Ма Чжунина. Ладно, не верьте нам, пусть прибудет китаец, — сказал Юнус.
— И мы хотим жить, хаджи-ата. Сами знаете, что я не жалел во имя ислама ни денег, ни продовольствия, — пролепетал Турди. И подумал: «Пропади он, пост назира финансов. На каждом шагу опасности, о боже!»
— Вы не будете возражать, хаджи-ата, — спросил Юнус после затянувшейся паузы, — если мы сообщим Шэн Шицаю, что пришли к соглашению?
— Подождите пять дней, — ответил Ходжанияз.
Он вызвал Сопахуна и приказал проводить послов.
На воротнике кителя Шэн Шицая петлицы генерал-полковника, на левой стороне груди пожалованный Чан Кайши орден. Дубань расхаживает по кабинету. В походке его отражается состояние человека, довольного плодами проделанной работы. В прищуренных узких веках лукавая улыбка. «Победа обеспечена, — шепчет он. — Теперь надо определить политическое направление, соответствующее внутренней и внешней обстановке…»
Быстро подошел к рабочему столу, сел, взял кисточку для письма, задумался, собираясь что-то написать на чистом листе бумаги. И вновь углубился в размышления. Вошел личный секретарь, сообщил, что в приемной ожидает начальник управления безопасности Чжао.
— Пусть войдет, — разрешил Шэн Шицай.
Осторожно переступая, Чжао подошел, сел на стул против стола Шэн Шицая.
— На, прочти, — дубань протянул телеграмму.
Чжао прочел и, возможно, не смог удержать радости, вскочил с места.
— Ходжанияз отошел-таки от Сабита!
— Садись. Конечно, выход Ходжанияза из Восточнотуркестанской республики облегчает наше наступление против Ма Чжунина. Однако вполне вероятна попытка Сабита-дамоллы объединиться с Ма Чжунином. Какие есть данные о последних шагах Ма Чжунина?
— Ма Чжунин пытается расширить свое влияние, используя авторитет религиозной знати.
«Хе! — мысленно усмехнулся Шэн Шицай. — Он собирается управлять Синьцзяном с помощью, так сказать, религиозного оружия, как некогда
генерал-губернатор Ян… Ну не смешно ли, когда мальчишка, сопляк Га-сылин прилаживает к себе застарелые, выброшенные на свалку доспехи?» На неулыбчивом лице Шэн Шицая проступила ироническая ухмылка.— Ма Чжунин распространил объявление о том, что не будет в течение трех лет взимать торговых пошлин…
— А сам он протянет ли три месяца? — Шэн Шицай вскочил, будто собрался влепить Чжао оплеуху. Всегда серые его щеки посерели еще больше.
Пусть Ходжанияз стал заодно с Шэн Шицаем, но военная угроза со стороны Ма Чжунина пока существовала. Особенно опасался Шэн Шицай, что Ма Чжунин надолго закрепится в населенных сплошь уйгурами — почти пятью миллионами уйгуров — Аксуском, Яркендском, Кашгарском и Хотанском округах и объединится с Сабитом-дамоллой. Поэтому Шэн Шицай решил ускорить, с одной стороны, военное наступление, а с другой — посеять распри между Сабитом и Ма Чжунином.
— Одновременно с наступлением наших войск части Ходжанияза должны ударить по Ма Чжунину с тыла. Для этого надо доставить как можно скорее Ходжаниязу оружие и снаряжение. Юнусу накажи всеми средствами препятствовать сговору Сабита с Ма Чжунином.
— Есть, господин дубань, — склонил голову Чжао.
— Белые русские много помогли нам. Но до конца им доверять и отпускать поводья нельзя. Белый генерал Бектеев сейчас командует Южным фронтом. Ни на минуту не спускать с него глаз! — Шэн Шицай отдал еще не-сколько запутанно-замысловатых указаний. — А теперь, — произнес он, покончив с распоряжениями по организации шпионажа и раздоров, — скажи, что ты думаешь о будущем Юнуса и Турди? — Дубань впился взглядом в Чжао.
Тот не понял, с какой целью задан вопрос. Он считал, что эти преданные агенты должны быть удостоены особенных наград, они хорошо проявили себя, сея рознь между уйгурами и дунганами, науськивая одних почитаемых людей на других. И Чжао ответил:
— Уважаемый господин дубань, вы же сами пообещали Юнусу высокий пост председателя во вновь организуемом правительстве.
— Хе! Пусть Юнуса сделают председателем уйгуров на том свете!
— Но…
— И не задумывайся! — вытаращился Шэн. — Им известно многое!
— Есть…
— Ты должен убрать их в тот день, когда наши войска займут Кашгар.
«О небо, неужели и меня ждет такой же исход?» — ужаснулся Чжао. По побледневшему, как стена, лицу Шэн Шицай догадался о его переживаниях.
— Если сохранять жизнь отступившимся от своего народа предателям, власть не удержишь. Пойми: нужно время от времени обновлять состав таких изменников, убирая отслуживших.
— Есть…
— Юнусу дай телеграмму с благодарностью от моего имени за проделанную работу. Особо укажи, что через немного дней он станет председателем.
— Есть…
— Доставку военного снаряжения и материальной помощи Ходжаниязу организуйте через Юнуса. Возможно, это будет его последнее задание.
— Есть, господин дубань! — Старательно отдав честь, Чжао вышел.
Глава восемнадцатая
Сопахун оставил на улице вооруженного бойца, а сам вошел во двор. Заман не ждал гостей в такой поздний час, он что-то записывал в дневнике и с карандашом в руке уставился на приятеля.