Избранное. Том 2

Не верьте, вы — врач, но не психолог, скажу я вам, Христина.

— А я верю, Андрюша! —задиристо воскликнул Кирилл.

— Лауреатом Нобелевской премии хочется стать? — добродушно подмигнул ему отец.

— А кто из ученых не согласится? Но я не потому верю. Дело в том, что со мной было что-то подобное. Очень похожее...

Все удивились, стали просить рассказать. Но Кириллу Георгиевичу почему-то не захотелось углубляться в эти воспоминания.

— Однажды один бандюга хотел убить меня... Была клиническая смерть... В последний миг я испытал нечто очень похожее на то, что нам рассказывал Андрюша.

Христина пожала плечами.

— Мне, как ординатору, не раз приходилось наблюдать клиническую смерть и беседовать потом с возвращенными к жизни. Ничего похожего я не слышала.

— Не каждый пожелает рассказать, не каждый и сможет,— возразил Кирилл.— Со мной было так.

— И вы увидели будущее всех своих знакомых? — насмешливо переспросила Христина.

— Несколько иначе... разные будущие. Свои.

— Н-не понимаю.

— Я увидел сразу множество своих будущих. Они изменялись в зависимости от обстоятельств, от того, как я поведу себя в заданных обстоятельствах.

— Ох! — Я был потрясен.— Вот это да! И все эти будущие не были похожи одно на другое?

— По обстоятельствам не были (разные дороги мы выбираем), но по дорогам-то шел один и тот же человек и действовал он, как подсказывала его личность в любых обстоятельствах.

— Кирилл Георгиевич,— взволнованно допрашивал я,— вы видели всю жизнь до конца, по каждой дороге?

— Нет, Андрей, видимо, узловые пункты. Ну, если говорить языком драматургии, кульминационные моменты.

— Пример, пример! — закричала мама в полном восторге.

— Пожалуйста, несколько примеров. Например, я сразу увидел, как я уезжал из Звездного городка со смутным чувством сожаления, раскаяния и освобождения. Не сработался. Одновременно видел себя спускающимся по лестнице в здании Академии наук, раздумывая над тем, не слишком ли я хлопнул дверью, уходя от президента, и что именно я ему наговорил... Сознавая: мне этого не простят, но испытывая явное удовольствие от нервной разрядки, хотя знал, что это мне дорого обойдется. Кажется, я все же радовался.

Видел, как уходила от меня навсегда любимая женщина, хотя, чтоб удержать ее, достаточно было только солгать. Но я не смог.

— А Нобелевскую премию? — спросил Виталий. Кирилл лукаво рассмеялся.

— Это за меня видел Андрюша.— Он посмотрел на свои часы.— Пора идти, Ксения Филипповна. Извините.

Маме он поцеловал руку, меня расцеловал в обе щеки. Я пошел проводить Алешу и Христину.

— Скорее возвращайся! — сказала мама вдогонку.

— Ладно.

Не сговариваясь, мы пошли к набережной Космонавтов, туда, где на высоком обрывистом мысу высилась над Байкалом ретрансляционная телевизионная станция «Орбита». Мы обошли круглую кирпичную башню и сели на скамейке у обрыва.

— Плохо я себя чувствую, Алеша,— сказал я. Он понял, что я говорю не о здоровье.

— Это — что оставляешь меня здесь?

— Да.

__ Я знал, что ты будешь переживать. Напрасно, Андрей!

Во-первых, у меня здесь жена и... моя пекарня. Ведь я люблю выпекать свой хлеб. Я тебе говорил, что пекарню оставляют, хотя хлебозавод входит в строй?

— Знаю. Отец говорил, что твоя пекарня будет делать лишь одно изделие — «Алешин хлеб». А во-вторых, Алеша?

— Во-вторых, расстаемся мы на время. Все равно придется расстаться, ты ведь уедешь, когда окончишь летное училище.

— Я буду уезжать всю жизнь, но я всегда буду возвращаться домой, в Москву. Это мой самый любимый город — навсегда! Я ведь с детства много ездил с мамой на ее съемки, но мы всегда возвращались в Москву. Домой. Ты вернешься когда-нибудь в Москву?

— Конечно. Если захочет Христина пожить в столице. В моей комнате пока живет старшина милиции с семьей... Пока ему дадут квартиру. Комната ведь все равно пустовала. Ключ я оставил Максимовой. Помнишь, инспектор детской комнаты милиции?

— Помню, Алеша, она хорошая.

— Да. Очень.

Мы помолчали. Нам, как всегда, было так хорошо друг с другом. И Христина нам нисколько не мешала.

— Ты веришь тому, что я рассказывал?

— Верю.

«А Христина не верит»,— подумал я, но вслух не сказал ничего. Я невольно усмехнулся.

— Вот такие дела, друг Андрей!

Мы посидели еще с часок. Солнце скатывалось с раскаленного неба прямо в Байкал, но было еще жарко.

Я простился с друзьями и пошел домой. Мама уже, наверно, нервничала. И вот...

— Присядем перед дальней дорогой,— сказала мама, как говорила всегда, когда мы с ней уезжали из дома или возвращались домой. Сегодня я уезжал один.

Что ж, мама оставалась с мужем, которого обрела вновь, которого любила всю жизнь.

Вещи сложены, советы выслушаны, поручения тоже. Мы поужинали вместе, втроем, присели перед дальней дорогой.

Все же отец не выдержал, спросил:

— Андрюша, скажи честно, ты действительно все это видел под водой? Все эти премии, награды... Это правда?

— Правда. Я все это видел, когда раскололось время. Насчет наград... я малость приврал. Мама догадывалась, но ей было смешно и чем-то даже нравилось. Но, кроме этого... второстепенного, все было, как я рассказал. Галлюцинация от удушья или еще что там, но был о! Пусть такие рационалисты, как Христина, не верят. Было!

Едем в Зурбаганский аэропорт. Виталий с маленьким чемоданчиком уже там.

— Это все твои вещи? — удивляется мама, оглядывая его.

— Я решил все же учиться на заочном. Как поступлю на четвертый курс, Андрей Николаевич зачислит меня младшим научным сотрудником. Ему нужны кибернетики. Жаль оставлять здесь всех. Привык. Даже к Христине. Не знаю, что ждет меня в Москве.

Но ведь Света написала тебе.

— Да, написала, спасибо тебе, Андрей! (Я послал суровому полковнику письмо и вырезку из зурбаганской газеты, где красочно описывалось, как Виталий спасал меня. Ну, он и дал адрес дочери.)

— Если Света меня полюбит,— продолжал Виталий,— так поедет за мной на Байкал. Ей тоже полезно.

Мама оглядывает Виталия, он очень возмужал, похорошел, стал спокойнее, увереннее в себе.

— Смотри, идут Алеша и Женя! — обрадовался Виталий.— Я знал, что придут проводить.