Избранное
Шрифт:
Настасия, таинственно улыбаясь, открыла ему дверь. На стуле в прихожей лежала соболья шуба, сложенный шапокляк из матового шелка с золотыми инициалами «Дж. Б.» на подкладке и белый шелковый шарф — вещи, не оставлявшие сомнения в том, что они принадлежат Джулиусу Бофорту.
Арчер рассердился — рассердился настолько, что готов был черкнуть на своей карточке несколько слов и уйти, но потом вспомнил, что в записке к госпоже Оленской он от излишней вежливости не упомянул, что хочет говорить с нею наедине. Поэтому, если она принимала других, винить ему было некого, кроме самого себя, и молодой человек вошел в гостиную с твердым намерением дать понять Бофорту, что тот здесь лишний, и дождаться его ухода.
Банкир стоял, прислонившись
Вечером дамы обыкновенно принимали в «простых обеденных платьях» — тесных шелковых кольчугах с китовым усом, с кружевами вокруг высокого выреза и узкими сборчатыми рукавами, открывавшими руку ровно настолько, сколько требовалось, чтобы разглядеть этрусский золотой браслет или бархотку. Но госпожа Оленская, пренебрегая традицией, была в длинном свободном платье из красного бархата с блестящим черным мехом, который до самого подбородка закрывал ей шею и спускался по переду вниз. Арчер вспомнил виденный им во время последней поездки в Париж портрет кисти нового живописца, Каролюса Дюрана [103] (чьи картины произвели сенсацию в Салоне [104] ), изображавший даму в смелом, облегающем фигуру платье с мехом по вороту. Мех в жарко натопленной гостиной и закрытая шея при обнаженных руках наводили на мысль о чем-то порочном и соблазнительном, но общее впечатление было, несомненно, приятным.
103
Каролюс Дюран — французский художник-портретист Карл-Август-Эмиль Дюран (1837–1917).
104
Салон — галерея в Лувре, где устраивались ежегодные художественные выставки.
— Великий боже — целых три дня в Скайтерклиффе! — громким насмешливым голосом воскликнул Бофорт, когда Арчер вошел в комнату. — Не забудьте захватить все свои меха и грелку.
— Зачем? Разве дом такой холодный? — спросила графиня, протягивая Арчеру левую руку и как бы давая понять, что ждет поцелуя.
— Нет, но зато там холодная хозяйка, — отвечал Бофорт, небрежно кивнув молодому человеку.
— Но она показалась мне такой доброй. Она сама приезжала меня пригласить. Бабушка говорит, что я непременно должна ехать.
— Бабушка может говорить что хочет. А я говорю, просто скандал, что вы не приедете на скромный ужин с устрицами, который я собирался дать в честь вашего приезда в воскресенье у Дельмонико. [105] Там будут Кампанини, [106] Скалчи [107] и множество других занятных людей.
Она перевела полный сомнений взгляд с банкира на Арчера.
— Ах, это так заманчиво! С тех пор как я здесь, я после того вечера у миссис Стразерс не видела никого из мира изящных искусств.
105
…у Дельмонико… — то есть в нью-йоркском модном ресторане, принадлежавшем некоему Лоренцо Дельмонико.
106
Кампанини Итало (1846–1896) — итальянский тенор.
107
Скалчи
София (1850—?) — итальянская оперная певица.— О каком виде искусства вы говорите? Я знаком кое с кем из художников, это очень милые люди, и, если позволите, могу привести их к вам, — смело сказал Арчер.
— Из художников? Разве в Нью-Йорке есть художники? — спросил Бофорт таким тоном, который следовало понять как намек, что раз он не покупает картин этих художников, значит, их попросту не существует, а госпожа Оленская, улыбнувшись своею грустною улыбкой, обратилась к Арчеру:
— Это было бы чудесно. Но я имела в виду артистов драмы, певцов и музыкантов. Мой муж всегда их к нам приглашал.
Она произнесла слова «мой муж» таким тоном, как будто они вызывали у нее не. зловещие ассоциации, а, напротив, чуть ли не вздохи сожаления по утраченным радостям замужества. Арчер посмотрел на нее в полной растерянности, дивясь то ли притворству, то ли безразличию, которые позволяли ей с такою легкостью касаться прошлого в ту самую минуту, когда, стремясь навсегда с ним покончить, она готова была поставить на карту свое доброе имя.
— Я уверена, что impr'evu [108] лишь увеличивает удовольствие, — продолжала она, обращаясь к обоим мужчинам. — Вероятно, большая ошибка каждый день встречаться с одними и теми же людьми.
108
Непредвиденное (фр.).
— Это, во всяком случае, дьявольски скучно; Нью-Йорк умирает от скуки, — проворчал Бофорт, — а когда я пытаюсь вас развеселить, вы меня подводите. Надеюсь, вы еще передумаете. Воскресенье — последний шанс увидеть Кампанини, на будущей неделе он уезжает в Балтимору и Филадельфию, а я заказал отдельный кабинет с роялем Стейнвея, и они весь вечер будут для меня петь.
— Какая прелесть! Можно, я подумаю и завтра утром вам напишу?
Она сказала это очень любезно, но в голосе ее все же прозвучал еле заметный намек на то, что она ждет его ухода. Бофорт, очевидно, это почувствовал, но он не привык, чтобы его выпроваживали, а потому не двинулся с места и, упрямо нахмурив брови, продолжал на нее смотреть.
— Почему не сейчас?
— Это слишком серьезный вопрос, чтобы решать его так поздно.
— По-вашему, уже поздно?
Она холодно ответила на его взгляд.
— Да, потому что мне еще надо немножко поговорить по делу с мистером Арчером.
— Вот как! — отрезал Бофорт. Не уловив в ее тоне извинения, он слегка пожал плечами, со свойственной ему самоуверенностью взял руку графини, привычным движением поднес ее к губам и, крикнув с порога: — Послушайте, Ньюленд, если вам удастся убедить графиню остаться в городе, вы, разумеется, тоже приглашены, — своей солидной, тяжелой поступью вышел из комнаты.
На мгновенье Арчеру показалось, будто мистер Леттерблер предупредил графиню о его приходе, но ее следующие слова прозвучали так неожиданно, что он тотчас убедился в своей ошибке.
— Вы знакомы с художниками? Вы вращаетесь в их среде? — спросила она, с любопытством глядя на него.
— О нет. Я не думаю, чтобы здесь, в Нью-Йорке, существовала какая-то артистическая среда, они скорее составляют тонкий поверхностный слой.
— Но вы интересуетесь искусством?
— Очень. Бывая в Париже или в Лондоне, я никогда не пропускаю ни одной выставки. Я стараюсь не отставать от века.
Она опустила глаза на кончик атласной туфельки, выглядывавшей из-под ее длинных юбок.
— Я тоже очень интересовалась такими вещами, моя жизнь была полна ими. Но теперь я стараюсь все это забыть.
— Забыть?
— Да. Я хочу отбросить всю свою прежнюю жизнь и стать такою, как все здесь.
Арчер покраснел.
— Вы никогда не станете такой, как все. Она слегка приподняла прямые брови.
— Ах, не говорите так! Если бы вы только знали, как мне тяжело, что я так отличаюсь от других!