Избранное

24 сентября 1949

1950-е

САД И НЕБО

От души открыт вечерний сад.В нем высокий соловьиный воздух,где сердца на ниточке висят,а птенцы, теплея, дремлют в гнездах.Всем умом молчит небесный свод,в откровеньях тишины темнея,ждет студеной тьмы круговорот,и повисли звезды, цепенея.Что же купы ночи ворошить,что кусты ерошить и ершиться?Можно жить, про счастье ворожить,а в вершинах вечное вершится.Кто я? Птенчик, павший из гнезда,хилый писк без стона и рыданья?Или запоздалая звездана морозной тризне мирозданья?

1951

ИЗ НОВГОРОДСКИХ СТИХОВ

(«Присели кроткие церквушки»)

Присели кроткие церквушки,как бы озябшие зверюшки.Но мнится: только их спугни,как в россыпь ринутся они,покажут крохотный, с вершок,невинный хвостика пушок,Господни робкие зайчатки.И в русских искренних снегах,как бы в неписанных веках,их лапок вижу отпечатки.

1955

СПАС-ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Я полюбил тебя за то, что ты нежна,и вовсе не беда, что только штукатуркатебе взамен белил, о тихая княжна,боярышня моя, покорная Снегурка.Что делать мне с моей любовью неученой?Но видеть нежную фигурку не могуиначе, нежели игрушкой на лугу,обидной девочкой, Снегурочкой точеной.Ты до крутых бровей легко набелена,и у тебя лицо небесной недотроги,и вот веселая лужайки пеленавесенним ковриком бежит тебе под ноги.Дружок! И высоко ж ты вскинула кокошник,глядясь, как в зеркало, в простор полунагой.И, не желая жить земнее и роскошней,ковер нескошенный не трогаешь ногой.И чудится тебе: весна ушла далече,а вече молодцев еще гудит в Кремле,и своенравные ты вздергиваешь плечивоздушной неженки, спустившейся к земле.

1955

ИОАНН БОГОСЛОВ НА ВИТКЕ

Зеленый язычок от полуостровка,поодаль робкие молельщицы-березки,и храмик крохотный приподнят, как рука,у воздуха и вод на чистом перекрестке.Не куколь высится, а кроткий куполок —то скитник молодой в хитоне полотняномзабрел неведомо зачем на островоки проповедует и водам и полянам.Он, на Господень мир руки не возлагая,природы скудные благословит труды,и вечной кажется та проповедь благаявесенней муравы, и солнца, и воды.

1956

ЦЕРКОВЬ ПРОКОПИЯ

Кто тебя, игрушку, уволокиз немого каменного рая?Не Господь ли, в шахматы играя,взял тебя за смирный куполоки приподнял, чтобы сделать ход,и, в игре не нарушая правил,лишь сегодня, поразмыслив с год,осторожно на землю поставил?

1957

ГЕОРГИЕВСКИЙ СОБОР ЮРЬЕВА МОНАСТЫРЯ

Когда нисходит с неба полузной,а травы чахлые ползут хворобой,возносишься отвесной прямизной,отесанной наотмашь белизнойи четырехугольною утробой.Черствеет у воды сухой песок,как пень молитвенный, чернеет бабка,а полдень грузен и, как ты, высок,и купола — три крепкие обабка —стоят друг с дружкою наискосок.

1974

1960-е

АВВАКУМ В ПУСТОЗЕРСКЕ

Ишь, мыслят что! Чуть не живьем в могилу!Врос в землю сруб, а всё еще не гроб.Свеча, и та, чадя, горит насилу.Кряхтит в углу и дряхнет протопоп.Ох, тошно! Паки разлучили с паствой.Куда их подевали, горемык?Царишко! Здравствуй! Ведаю указ твой.Ну, властвуй, коли властвовать обык.Несет по мелколесью грозной Русью,персты да руки рубит топорок...Нет, не согнусь пред Никоновой гнусью!Брысь, ироды! Вот Бог, а вот порог!Свербит душа. Дым ест глаза мне. Вередпошел по телу, и скорбит нутро.Челом царю? — Москва слезам не верит!И брызжет черной яростью перо.

1960

(«Жизнь моя облыжная»)

Жизнь моя облыжная,махов по сто на сто,перебежка лыжнаяпо коростам наста.Но ты — в глазу проталинка,в беге — передышка,талая хрусталинка,дымная ледышка...Но ты — в душе отдушинка.Что же смотришь хмуро,ты, Психея-душенькас мордочкой лемура?

1962

ТРАГИКОМИЧЕСКОЕ СКЕРЦО

1

На мне играли в зале,присвистывая, в вист,весь век на мне плясаливизгливый танец твист.А судомойка Мойратрубила: Ойра! Ойра!Судьбина била в бокс подскоком, как кэк-уок.На склоне века Окоот черного кэк-уока,от рыжего порока,от танго и от рокародилось раньше срока,вращаясь свысокаподобием пупка.На мне играли в залепо прихоти временпоприщины-лассалии в винт, и в фараон,и карты, как скрижали,держали в пятерне,и душу мне прижалик обратной стороне.А с телом всё облыжнейобщалось бытиесвоей рубашкой ближней,как нижнее белье.А поломойка Мойрабесилась: Ойра! Ойра!Месила грязь ногой,распухшей и нагой.И в склоке века Окона голом животевращалось глазом Рока,как зрак и знак пророка,и музыки морокараскинулась широков похабной красоте.

2

На мне играли в залегудошник и арфист,сто лет меня терзалихудожник и артист,с меня орали в залеоратор и софист,в меня глаза вонзаликуратор и лингвист.Во мне, как на вокзале,стояли пар и свист,что пса меня пиналибалбес и футболист,в меня со всей печалипалили сто баллист,по мне с тоски пускалиходить опросный лист.Судьбина, взяв дубину,лупила в барабан,зубами в пуповинувгрызался Калибан...На мне играли в зале,присвистывая, в висти задом мять дерзали —посмели, да не смяли,но головы не снялиза то, что головист.

3

А зала мучить рада:я кол, я вол, я мул,я пол, я стол, я стул,трибуна и эстрада,где стук, где гуд и гул,где произвол, разгул,где радости парада,где рая или адасырая Илиада,где смотрят дырки дул...Но тут в дуду задулгубастый брат Федул:Со мной играли в залев мечту, как бы в лапту,как мяч меня бросалив большую пустоту.Меня, что кол, тесали,срубивши божество,и мне в меня вбивалименя же самого.Меня лобзали в залеиуды и льстецы,узлами зла вязалии узы, и концы.Ко мне тянулись в залезануды и вруны...Минуты ускользалис обратной стороны.А лиходейка Дикаглядела полудико,крутила бигуди,твердила: Приходи!А лицедейка Клиопод гегелево триоаллегро да кон бриосгибала к заду торс,показывая форс,пока заморский шикпод шиканье шишигне перешел во пшик...