Пространство — словно дальняя вода,а время — сетка из бессмертной пряжи.Ползут невидимые неводаи рвутся о зазубренные кряжи.И в петли забежавшая бедабессильно
бьется, будто рыба об лед.Застыла ночь, и тень ее тверда,и мир покоем, как глазурью, облит.А я воюю. Нынче Рождествосправляют, как поминки, христиане,и здравствует Христово естество.А я воюю, только и всего.Воюю на своем меридиане.Воюю с естеством, с погодой и судьбой,и человека я мешу что глину.Какой мне мир! Ой, караул! Разбой!Собрался я всей крохотной гурьбойда и заехал в морду исполину.Милиция! Спасите!! Караул!!!Раздуй кадило! Голоси моленья!!Скулу я набок сам себе свернул,и вот устал я, как под задом стул,и ни черта во мне благоволенья.Сквозь косяки каких-то рыбьих скулс тоской победной я взглянулна собственное поколенье.А я воюю. Вою свой псалом.Я хан в орде и хам. Нишкните, христиане!И за вселенной, словно за селом,валю навзрыд, рыдаю напроломна собственном своем меридиане.Я буду бить в набат, я буду дубом бить,шпынять штыком, пырять кинжалом.Сердцами буду я беду бомбить,сердцами стопудовыми любитьи смехом жаловать, как жалом.Милиция! Конгрессы! Красный Крест!О солнце правды! Как оно чернеет!А я воюю. Я одет в асбест,и совесть вот настолько не сквернеет.Вкушая, мало меду аз вкусих,в сетях мои враги — как в нетях.И я воюю нынче против сих,и я люблю немилосердно этих.Какой уж там покой! Он даже и не снится.И силы нету мирно вековать,одна война во мне слепой тоской теснится,и тела не упаковать.Топчу себя чугунным сапогом,мешу, как слякотную глину.Ко всем богам, столпившимся кругом,несу бегом, кричу бегомпо роже им мою военную былину.Скольких себя убил осколками, отравой?А «скорой помощи» ни разу не пришло.И красного креста на мне, о Боже правый,Ты не поставил как назло.И я воюю. Да еще горжусь.А если говорю с собою врозь,то из смердящей жути я рожусь,в предсмертный взрыв преображусьи снова стану воем на авось.
1971
КРУГ
(фуга)
Всё уже круг. Живу я посредине.Утроба, как урочище, урчит.Уже хожу я в жиденькой редине,а шуба дыбом всё еще торчит.И в пасти доля чертова горчит.Всё уже круг. Блюю на славу желчью,мотаю на кулак себе кишки.Я чувствую годов облаву волчью,и дразнятся багровые флажки.Всё уже круг. Он тесен, как силок,и всё равно меня осилит.(Последний зуб точу об оселок,за горло схвачен и пробит навылет.)На «вы» ли тут пойдешь? Или на «ты»?Ее встречая — Боже мой! — всё ту же.И от бесстыжей человечьей стужив глазах такая уйма темноты!А круг всё туже, туже, туже!Всё уже круг. Он тесен, как закон,и ни о ком знакомом не радеет.Звериным пустяком я взят в загон.Надежда, как одежда, всё редеет.Всё уже круг (мой ненасытный друг),и к ужасу, пожалуй, он приучит,пока на сотнях престарелых рукверевку сучка-парка сучит.Сучи иль не сучи, хоть вейся, хоть не вейся,а быть концу. Гляди во все очки!Живи, живи (и по ветру развейся!).А красные флажки всё кажут язычки!Пошли боры, бурьяны и яругинавыворот. (Не вырваться лисе!)Но как велик бирюк, когда в огромном кругевращаюсь я, как белка в колесе!И для чего, зачем-то что-то дляи ласково меня мантуля,воркует время, как слепая гуля,когда само — лишь тлен и мировая тля?Всё уже круг, как верная петля,и в сердце входит медленная пуля.
1971
АВГУСТ
Я смерть как не люблю природы показной,и не поймут меня ни молнии, ни громы.Но я попал под августейший знойи в рыбьи жидкие хоромы.И, как зеленые воздушные шары,кусты на берегу раздулись постепенно,и от медвежьей лапчатой жарыкрушу с размаху водяные стены.На грудь всей грудью прет ордастый лес,и в августе густом я — как букашка в травах.Сквозь дебри месяца я вскользь пролез.Но дальше легче ли, скажи, о Боже правый!
1971
(«Я не люблю тебя. Но ты средь бездорожий»)
Б.М.
Я не люблю тебя. Но ты средь бездорожийи посредине валкого путимне ног, и глаз, и костыля дороже,я без тебя в себе — как взаперти.Я не люблю тебя. Не гневайся, не фыркай!Кто станет руку и за что любить?Когда я слеп, то ты мне поводыркой.Быть
без тебя — как руку отрубить.
1971
РЕКВИЕМ
Requiescat in pace!
Со святыми упокой!
Вечная память!
I
Из воды — на ненужный воздух,когда всё ничему равно.(А вечер был в снегу и в звездах,когда тебя коснулось дно.)Плыло тело. Был только Волхов.Воды — волоком. Час — как нож.И само пространство заволгло —не отворишь, не протолкнешь!Стар простор. Но стал он сужен,стиснут, сплющен и размозжен.Отчего же он стал ненужен?Кем кому и зачем был сужени навалил стопудовый сон?(Не с гитарой на веслахпод весенний восторг —на носилках безмозглыхпрямо смолоду в морг!Тут бесшумно, как в детской,и вопросом не тронь!Отвечает в мертвецкойтолько сиплая вонь.И в лицо ты, и с тыла,словно камень, молчишь.В пальцах песня застыла,как задушенный чиж.)Было молодости немного,было радости на пятак.Далеко-далеко до Бога,но всегда за какой-то такот порога и до порога,а живет человек-простак.
II
Нечем стало мне помолиться!Тряпки с тайны совлечены.Только хочется умалитьсядо ничтожной величины.И чтоб к черту вам провалиться,вам, ученой правды чины!Подавиться бы вам, окаянным,распоследним куском мертвеца!Смыло нацело океаном,замело до конца туманом, —нет лица на тебе, нет лица!Просто ты в простыни закутан,а выходит — как ангел бел.И любой бы Эйнштейн и Ньютонот безличия оробел.Человек невелик. Но одно яне могу, хоть убей, понять:как же может свое, родное,так безжалостно провонять?И не знаю я, как лукавитьи кому пустить подлеца.И зубов тебе не оскалить —нет лица на тебе, нет лица!Пусть исплакан мир и исплаван —ну, а горе прет напролом.И всего ты лишь белый саванна невидном своем былом.
III
Ум со святыми не упокоит,и начинаю я ворожить(как на ромашке): житьстоит — не стоит,стоит — не стоит?Юг, Север, Запад и Восток,да были ли вы намедни?На чем оборвется лепестоксамый последний?
IV
Из воды по воздуху — в землю!Гроб, одетый в чертов кумач,на сочувственное глазенье —гроб, багровый, будто палач.Кумач задыхается в черноземе,ком кулаком стучит о ком...Кончилось! Боже, а что же кроме?Холмик — как холод. А под бугоркомнечто такое, чего не надо.Вечная память! О, как ты зла!Вечная память — как канонадаили как выстрел из-за угла.Вечная память — как каталажка.Вечная память — до самого дна!Вечною памятью монашкатебя отпевает, совсем одна.И как же лелеять Божью обиду?И за нее сыскать на ком?(Служит теперь по тебе панихидуинокиня одиноко, тайком.)Если бы время переупрямить!Но не развязать на горе узла.Вечная память! Вечная память!Вечная память! Ох, как ты зла!
V
Холмик стал как вселенский холодс теплотою родной земли.Через заупокойный городс вечной памятью люди шли...Как далёко еще до Богаи как близко нам до креста!В черствой глине лежит так много —многоглавая пустота!
31 мая — 25 июня 1972
ЛЕТНИЙ САД
Летний сад сквозит, как воздух, емкий,понабрался статуй и людей.На пруду с зеленою каемкойподают здесь свежих лебедей.Без лица, но чем-то длинноглаза,как впервые вышедшая в мир,в лебедей глядится дева-ваза,тихо приодетая в порфир.И аллеи ходят как столетья.Вечер настает во весь размах.Фейерверки — точно междометьяи взлетают, как за ахом ах!
16 июня 1972
ЖЕНСКИЙ ПОРТРЕТ
Дочурку чудную баюкая,разнеженная в прах и в пух,тысячегрудая, сторукая,стоишь под завистью старух,блестишь здоровьем в палисаднике,свежа, как утренний надой,и за тобою день на задникенаписан краской молодой.На нем в воздушной пене мылятсяпеленки или облака,и ты сияешь, мать кормилица,слепой бутылью молока.