Избранное

— Привет вам, друзья, — произнес Прометей, — вот вы и с нами! — Руки у него дрожали, когда он воздел их, дабы произнести нечто особо торжественное, но голос его, взвившись до торжественно высокой ноты, вдруг сорвался. Счастье захлестнуло его, и он едва не задохнулся.

— Ну, а дальше что? — нетерпеливо спрашивал Гермес. — Здесь эти созданья хватит солнечный удар!

Мужчина и женщина лежали в изнеможении и легонько постанывали. Казалось, испуг они копят теперь внутри. Амалфея мелкими шажками подошла поближе. Любопытство в ней пересилило страх, а когда она услыхала, как эти двое похныкивают, ее растрогала их беспомощность. Ведь в известной степени это были и ее дети тоже. Как могла нежнее, она принялась своим длинным языком лизать ухо тому из двух, кто выглядел более запуганным. Это был мужчина, от щекотки плач его перешел в смех, но потом он снова испуганно вскрикнул, и все эти звуки слились в устрашающий вой. Вой этот испугал его еще пуще. Вне себя от страха, он заколотил руками и ногами и стукнул Амалфею по носу, а поскольку руки от лица он отнял, глаза его открылись, и, увидев прямо над собой рогатую морду, он из последних сил ударил еще раз и упал без чувств.

Для добрейшей козы это было уж слишком.

— Они неблагодарные, — возмущенно сказала она. — Не умеют себя вести! Мее-мее! Нее-нее! Ничего путного из них не выйдет!

У Гермеса были свои, еще более серьезные сомнения.

— Как ты их доставишь на свой Южный остров? — спросил он Прометея. — Обоих сразу тебе не дотащить, я видел, с каким трудом ты нес козу. А понесешь одного — другой удерет в пустыню или сюда явится лев и сожрет его.

Прометей и сам уже со страхом об этом думал. Малыш был прав: обоих сразу ему, Прометею, ни за что не унести, да еще на далекий остров, который к тому же сначала надо найти! Не так заботила его тяжесть ноши, как то, что каждого придется крепко держать руками, а чем же он тогда будет махать? Одной рукой и одной ногой в случае чего можно еще обойтись, но одни только ноги в воздушном море его не удержат. Оставаться здесь опять же нельзя, ни пищи нет, ни воды, ни крова, да еще Амалфея начала хныкать, что ей пора возвращаться к ее деткам.

Без помощи друга все так или иначе пойдет насмарку!

— Дорогой Гермес, — начал свою просьбу Прометей, но Гермес решительно мотал головой.

— Самое время мне отправляться в путь, — проговорил он, — моя родня уже вся собралась вокруг золотого дома. Час невероятно благоприятный, я не могу себе позволить его пропустить.

— Милый, любезный, разлюбезный Гермес…

— Можешь обещать мне, что хочешь, это просто невозможно. Пришел мой час, тут уж ничего не поделаешь. Прощайте!

И Гермес взял свой посох, чтобы продолжать путь на Олимп. Тут у Прометея во второй раз пресекся голос, на глаза навернулись слезы, и, когда это увидела Амалфея, она тоже зарыдала.

Слезы ее капали мужчине на лицо, теперь казалось, что и он плачет.

Тогда у Гермеса тоже запершило в горле, но он затряс головой.

— Это невозможно, — печально сказал он. — Невозможно, просто невозможно!

С состраданием взглянул он на Прометеевых детищ. Мужчина, окропленный слезами, лежал неподвижно, и только тихо вздымавшаяся и опускавшаяся грудь да мелкие пузырьки слюны свидетельствовали о том, что он жив. Женщину с той минуты, как взвыл ее спутник, словно трясла лихорадка; раскрыв рот, она беспрестанно испускала протяжные стоны, на очень высокой ноте, а ее полные губы вздрагивали, будто пытались выговорить слова, но от ужаса не могли этого сделать.

Прометей был больше не в силах просить. Подавив слезы, стоял он перед мальчиком, готовым отправиться в путь, и с безмолвной мольбой указывал рукою на беззащитные существа, чья жизнь, едва возникнув, оказалась уже под угрозой.

Гермес в нерешительности медлил, его детский лоб от виска до виска прорезала глубокая морщина.

— Ладно, — сказал он наконец, — есть только одна возможность: отнести их на остров Крит. Это мне как раз по пути.

— Но Артемида мне запрети…

— Вот еще вздор, Артемида! — сердито воскликнул Гермес. — Какой ты, в самом деле, честный простак! У тебя есть батюшкино разрешение выбрать себе любую местность, вот и выбери Крит! Царское слово рождает зло, но может родить и добро! Итак, на Крит! В путь, в путь!

Он вытянулся, став юношей, поднял женщину и, словно цепь, накинул себе на шею, сжав ей, как замком цепи, запястья и лодыжки.

— Пошли! — приказал он и всадил посох в песок.

Амалфея до смерти перепугалась. Если она и не совсем понимала язык, на котором шел разговор, то все же достаточно хорошо уразумела, что ее по меньшей мере на несколько часов оставят здесь одну. В такой пустыне, да кругом еще змеи! И сюда наверняка прискачут ужасные тигры! Умоляющими глазами она смотрела на Прометея.

«Ты не можешь так поступить со мной», — говорили эти глаза.

Прометей и правда подумывал о том, чтобы забрать Амалфею попозже, но теперь у него на это не хватило духу.

— Амалфея, — сказал он, — я возьму вас обоих, но держать буду только одной рукой. Обещай мне лежать спокойно и не болтать! Я постараюсь лететь так низко, как только можно! И не вздумай его лизать, умоляю тебя! Обещаешь?

— Ты полетишь обратно той же скучной дорогой? — спросила Амалфея, а когда Прометей кивнул, обещала закрыть глаза — так уж у нее наверняка не закружится голова.

— Итак, в путь-дорогу, на Крит! — воскликнул Прометей. Он встал на колени, взял Амалфею на левое, глиняного мужчину на правое плечо, а поднявшись, закрыл глаза: он хотел теперь увидеть будущее. Давно уже Прометей не делал таких попыток, ибо он понял, что ему дано видеть лишь до определенного момента, после которого дальнейшее развитие событий зависит от того или иного решения, принять же это решение может только он сам. Перед битвой богов с титанами ему радо было решить, на чьей он стороне; на побережье Крита он должен был сделать выбор — мятеж или покорность. Что же потребуется от него на этот раз? Готовый ко всему, он закрыл глаза и увидел себя с каким-то странным маленьким мечом в руках перед каменной плитой, на которой лежал убитый бык. Слева от плиты стояли его созданья, а справа — боги во главе с Зевсом. Меч сверкал, блеск его делался все ярче и резал веки изнутри. Прометей знал, как это бывает: блеск станет нестерпимым и заставит его открыть глаза. Он не стал этого дожидаться и открыл их сам.

Каменная плита, бык, малюсенький меч — что все это значит? Картину трудно было не понять: ему надо будет решиться разделать быка. Но к чему это приведет?

— Идешь ты или нет? — крикнул Гермес. — Больше я ждать не буду.

Прометей с трудом поднялся в воздух. Ему приходилось пользоваться рукой как плавником и очень быстро перебирать ногами, но все равно он едва поспевал за Гермесом, скользившим на своих чашках. К счастью, Амалфея вела себя спокойно. Солнце садилось, и тень летящих была вытянута в длину, словно странная горбатая змея. Подняв голову, Гермес крикнул Прометею:

— Как ты думаешь назвать свои созданья? Сейчас самое время дать им имя. Когда солнце коснется горизонта, благоприятный час будет упущен.

— Об этом я еще не думал, — признался Прометей. — Над этим именем я хотел бы хорошенько помудрить. Оно должно быть самым красивым из всех. Слышал ты когда-нибудь песенку иволги? — Он начал ее насвистывать, но дышать было слишком тяжело, так что он перестал и смущенно закончил: — Ну вот, примерно так должно оно звучать, только еще красивее, и, конечно, иметь смысл, глубокий смысл.

— Надо поскорей что-нибудь придумать, поверь! Главное — это смысл, звучание совершенно неважно.

Прометей так напряженно думал, что стал медленнее перебирать ногами и сразу пошел вниз. Задев голову своего нижнего спутника, он спохватился. Только тот хотел его выругать, как Прометей закричал:

— Нашел, нашел! Не ругай меня, послушай! Амалфея сказала, что из них ничего путного не выйдет, а я думаю как раз обратное и потому назову их «чеевеки» — те, из которых кой-чего выйдет.