Избранное

Кристин танцевала.

Я стал думать о том, что Земля — лишь пылинка в бесконечной Вселенной, а люди так малы, что этого и словами не выразить. Потом мысли мои переключились на войну. В Норвегии мои сверстники гибнут под немецкими бомбами и пулями. Их разрывает в клочья, они падают бездыханные на землю, истекают кровью в зеленеющих лесах и у тающих сугробов. Я же сижу за чашкой кофе в «Борге» и переживаю из-за ерунды — поношенного костюма, стоптанных ботинок, неумения танцевать.

А Кристин танцевала.

Кристин танцевала с нацистом!

Время тянулось мучительно медленно. Когда наконец минут через пять пара вернулась к столику, я продолжал пить кофе, притворяясь, что не замечаю их.

— Danke sch"on! [74]

Молодой человек сухо поклонился, бросил на меня быстрый взгляд, пожал плечами и, ухмыльнувшись, удалился.

Кристин рассмеялась.

— Идиот паршивый!

— Что?

— К себе домой меня приглашал! — зашептала она. — Сказал, что хочет после ресторана устроить у себя вечеринку. У него, мол, патефон есть и новые танцевальные пластинки.

74

Большое спасибо! (нем.).

Я навострил уши.

— У него есть шампанское и еще какое-то вино, забыла название. Щеголял, что по-иностранному болтает.

— Ты заметила значок?

— Какой значок?

— У него нацистский значок. Свастика.

Кристин засмеялась.

— Идиот паршивый! Делает вид, что нацист. Все время меня тискать пытался!

Я промолчал.

— Сказал, что у него сегодня день рождения, — шептала она. — А ты когда-нибудь шампанское пробовал?

Я покачал головой.

— Наверно, неплохо, а?

Из романов я знал, что шампанское — приятный напиток, но вместо ответа посмотрел на часы.

— Черт, половина одиннадцатого! А у меня еще на сегодня работа есть, надо закончить перевод с датского!

— Ну пожалуйста, побудем немножко, — попросила Кристин. — Тут так здорово!

— Еще раз попробуем?

Едва произнеся эти слова, я поразился собственной отваге и безответственности: что будет, если я споткнусь, грохнусь на пол, так, что полетят пуговицы?

— Попробуем потанцевать?

— Да, если хочешь…

— Конечно, — улыбнулась она. — Но только туфли мне не испорти!

Мы нырнули в толпу. Вдруг я обнаружил, что суставы у меня есть не только голеностопные и коленные, но также и прекрасные тазобедренные. Затем к ним прибавились позвонки, плечи и шея. Короче говоря, я внезапно оказался состоящим из сплошных суставов. Удивительное дело, все эти суставы стали почти что беспрекословно подчиняться ритму музыки и движениям Кристин. Она всячески расхваливала меня.

— У тебя уже гораздо лучше получается! — шептала она. — Растешь! Скоро сможешь меня вести!

Когда музыка кончилась, Кристин спросила, хорошо ли мне, и я ответил, что хорошо, и тут же услышал суровый внутренний голос: «Хорошо? Тебе хорошо? Хорошо в это страшное время?»

Пробило одиннадцать. Лишь в четверть двенадцатого Кристин согласилась уйти. Когда мы стояли в гардеробе, с улицы вошли двое мужчин иностранного вида, а следом за ними не кто иной, как мой собрат по перу Эйнар Пьетюрссон, Сокрон из Рейкьявика. Меня он не заметил. Заглянув в зал, он сделал приглашающий жест и обратился к своим спутникам на странном языке.

— Тыш, тышен! — с достоинством, словно атташе по культурным вопросам, произнес он. — Генук тышен! Тышен генук! [75]

Я проводил Кристин домой. Были тихие весенние сумерки. Она спросила, о чем я задумался — о переводе, который мне предстоит докончить? Я сказал, что думаю о войне.

— Фу, — ответила она, — да перестань же о ней думать!

6

В доме великого преступника ждут гостей. Моя жена готовится к встрече на кухне, держа в одной руке сковородку, а в другой — поваренную книгу. Я сижу без дела, роюсь в бумагах и листаю давнишние номера «Светоча». На обложке стоит: «Апрель 1940 года». В этом номере, например, помещены довольно длинное стихотворение Арона Эйлифса «Весеннесть» и текст Студиозуса к танцевальной мелодии недели, прекрасный пример идейных установок и творческого метода автора:

75

Стол, столы! Достаточно столов! Столов достаточно! (испорч. нем.)

Уже вечер на город спускался, Когда с Сиггою Свейдн повстречался. Она гордой была, Но в дом позвала: Он ей милым таким показался. Хоть она его в дом и впустила, Но разуться не разрешила: Мужу в море верна, Она спит здесь одна И невинность свою сохранила. Постепенно они распалялись, Страсти бурные в них разгорались. Пылки так они были, Что разуться забыли, Когда вместе они развлекались.

Там опубликована первая статья Вальтоура — о культурных проблемах России, точнее говоря, о полном русском бескультурье, о преследовании верующих, сожжении церквей, разврате. Сокрон из Рейкьявика касается в своих «заметках о всякой всячине» ряда проблем — в частности, сообщает, что собирается вступить в замечательное общество под названием «Тевтония», и призывает читателей «Светоча» последовать его примеру. «Нам всем надо хорошо помнить о нашем нордическом духе и нордическом братстве, — пишет он. — В нынешнее время не стыдно быть исландцем, ибо все мы цветом кожи и волос — нордический тип и нисколько не выродились, каковым образом иные народы у нас многому могут поучиться». Затем он жалуется на вонь в автобусах и рассуждает о том, что некоторые булочники продают плохую сдобу. Он подчеркивает, что симпатизирует булочникам, но со всей настойчивостью призывает, не откладывая, разрешить эту «серьезную проблему» и начать выпекать сдобу получше. Кончаются заметки разделом о странных птицах, появившихся в Концертном саду. «Я видел их вчера, — сообщает Сокрон из Рейкьявика. — Эдаких птиц я никогда не видал. Они ни большие и не черезчур маленькие. Они много побольше волнистых попугайчиков и чуток поменьше голубей. Насчитал я их восемь штук, но вполне может быть новые подлетели. Задняя половина у их пятнистая, серая с коричневым, собственно говоря, желто-серо-коричневая, а спереди, ниже головы, они черные. Всегда радостно следить за летающими птицами, как сказал наш поэт, и людям надо, взяв детей, отправиться, когда хорошая погода, в Концертный сад и поглядеть на эти созданьица с их крыльями и черными монишками». (Кое-кто заинтересовался, понесся в Концертный сад, но, сколько ни крутил головой, либо вовсе не увидел никаких птиц, либо обнаружил парочку ржанок да пугливых дроздов. Мне, однако, известно, что Сокрон из Рейкьявика получил письмо от одного пожилого коммерсанта, страстного любителя животных, в котором тот от имени птиц благодарил его и уверял, что всегда читает его заметки с большим удовольствием.)

Из кухни доносился аромат: жена собирается подать гостям горячие оладьи.

А вот анекдоты из календаря Патриотического общества и новелла датского писателя «Любовь в лесу», вольный перевод П. Й. Я немного задумался, полистал журнал и остановил взгляд на примечательной рекламе, воскресившей в памяти стародавние времена. Акционерное общество «Персия» призывает исландский народ покупать чудодейственную ловушку «Юссадулла» и приводит заявление председателя Комиссии по защите от норок, в котором говорится, что оборонительные меры со стороны одного только государства едва ли смогут воспрепятствовать тому, что норки в скором времени сделают жизнь в нашей стране невозможной, если каждый исландец и каждая исландка, любящие свою прекрасную отчизну, не примут участия в борьбе против непрошеного гостя, используя в качестве оружия чудодейственную ловушку «Юссадулла». «В каждом исландском доме должна быть чудодейственная ловушка „Юссадулла“. Владельцы магазинов и кооперативы, спешите направить нам заказы! А/О „Персия“, почтовый ящик…»

Я перестаю листать пожелтевшие номера «Светоча», откладываю свои заметки и поспешно встаю.

Начинают собираться гости.

7

Вот человек вольный как ветер, подумал я, столкнувшись на Эйстюрстрайти с моим другом Стейндоуром Гвюдбрандссоном. Поначалу он даже не заметил меня: загляделся на молоденькую девушку. Как всегда, вид у него был интеллигентный: острый взгляд, без шапки, в белоснежной рубашке и расстегнутом пальто.

Первым делом он поинтересовался, проедаю ли я все еще остатки бабушкиного наследства и корплю ли над книгами. Я рассказал все как есть. Когда речь дошла до «Светоча», я приготовился к смеху и издевкам, но Стейндоур почему-то промолчал и стал рассматривать крыши почтамта и «Рейкьявикской аптеки». Странно, я этого не ожидал. Когда мы с ним жили в одной палатке на строительстве дороги, кидали лопатами гравий и рыли канавы, мы проводили за чтением белые ночи и, бывало, часами разговаривали о главном в жизни: о книгах, о поэзии и о женщинах. Точнее, говорил Стейндоур, а я слушал и иногда вставлял реплику. Как это на него не похоже: молчать, когда речь идет о печатном слове.