Избранное
Шрифт:
Серое небо сеет дробный дождик. Переувлажненная земля глухо вздрагивает от взрывов гаубичных снарядов. Полк топчется в грязи в старом мадьярском селе Местегне. Ни одной живой хатенки, ни единой живой души без ружья. Пустые банки от американских и немецких консервов гремят под ногами. Ветер гоняет обрывки газет на русском и немецком языках. Может быть, десять, а то и все двенадцать раз село переходило из рук в руки. Мы дрались за колокольню, а южнее нас отборные немецкие дивизии все еще рвались к Капошвару с сумасшедшим упорством. Поля и виноградники усеяны
В этом проклятом Местегне бои идут с переменным успехом. В некоторых ротах осталось всего по одному офицеру. Позавчера убили замполита. Пополнения все нет и нет. Мы держимся из последних сил, то отжимаясь от колокольни, то захватывая ее вновь. То я на ее верхотуре приказываю тянуть телефонный кабель и устраиваюсь здесь со своим наблюдательным пунктом, то командир полка из эсэсовской дивизии «Бранденбург». Кто хозяин колокольни - тот и хозяин местности на много верст вокруг.
Лишь ночами на час-другой покидаю свою высоту и отдыхаю в подвальчике разрушенного дома.
* * *
Вчера перед полком появилась неуловимая «пантера». Она лавировала меж скирдами соломы. Покажется там, где не ждешь, бабахнет прямой наводкой - и поминай как звали. Уже потеряли два орудийных расчета.
Сегодняшний рассвет обещал солнечный день. Я связался с командиром противотанкового полка Горбанем:
– Так кто ж кого: «пантера» тебя или ты ее?
Молчит.
– Не дай бог с тобой словом перекинуться - онемеешь!
Я взял бинокль и стал всматриваться в лес, стоявший в двух километрах севернее колокольни. Пока тихо, никаких передвижений.
– На проводе генерал.
– Дежурный связист подал трубку.
– Спишь, хозяин?
– спрашивает начальство.
– Жду…
– Авиаразведка донесла: танки скапливаются в трех километрах севернее твоих позиций. Пойдут на тебя?
– А куда денутся - другой дороги нет; если виноградниками, можно на засаду напороться.
– Устоишь?
– Мне бы крупички на две каши…
Генерал закрыл рукою микрофон и с кем-то говорил. Я все же расслышал: «Соображения твои неплохие, но у тебя не горит».
– Ты слушаешь, Тимаков? Так вот, жди на одну варку.
– Когда? Сегодня, сейчас?
– А ты, брат, обнаглел! В общем, соображай. И береги людей - не вообще, а каждого в отдельности. Помни: наши на Одере. И немцы на нашем участке вот-вот выдохнутся!
Вокруг тишина, медленно перевожу взгляд с севера на запад, потом на юг. Немцев будто нет, и это мне не нравится. Связываюсь с комбатами, полковым артиллеристом, потом с командирами приданных частей и подразделений.
В ротах всего по десять рядовых на взвод. Но, слава богу, мы богаты приданными средствами. В окопах недалеко от церкви тесно от командиров частей со своими радистами, адъютантами: танкисты, иптаповцы, минометчики, пушкари из гаубичного дивизиона, представитель авиаполка со своей сложной радиотехникой и специалистами.
Время идет, немцы помалкивают.
Что они там надумали?В полдень снизу закричали:
– К нам пополнение с замполитом, товарищ полковник!
Кто- то, тяжело сопя, поднимается по лестнице. Я оглянулся и ахнул:
– Рыбаков!
Спускаюсь навстречу. Обнялись, я похлопал его по жирной спине:
– Хоть под нож, ну и раскормили!
Леонид Сергеевич трубочкой сложил губы, и мне стало так хорошо, как давно уже не было. Он внимательно всматривался в меня, с придыханием сказал:
– Костя, ты же седой!
– Да ладно… Ну, поднимемся на мою голубятню!
Лестница на верхотуру крутая - не дай бог. Я привык к ней, а Рыбаков пыхтит.
– Ты не спеши, Леня.
– Поджидаю его.
– До чего же здорово получилось!…
Он отдышался, глаза радостно смотрят на меня.
– Ей-ей, встретил бы на улице - не узнал. Ты совсем другой.
– Укатали сивку… Зима - вспомнить не захочешь. А как ты попал в полк? Напросился?
Леонид улыбнулся.
– Спасибо… Старая дружба что старый конь - борозду тянет как по линеечке.
– Разве мы с тобой дружили?
– Он разволновался.
– Хорошее качество - забывать все плохое!…
– С плохим будем бороться, а помнить его - лишь душу грязнить… А вот у меня в полку есть сержант из тех наших сержантов, уже взводом командует. Ты не забыл августовские дни?
– Это забыть, Костя, - грех на душу брать!
На колокольне - на моем наблюдательном пункте - никто не смел поднять голову: враз снайпер срежет.
– Запомни, Леонид, как старуха катехизис: не выглядывать, жаться к стенам. А теперь за мной.
Я пополз в угол. Рыбаков плотно придвинулся ко мне.
– Гляди в щель. Перед тобой почти все наше ратное поле. Времени нет - введу в обстановку на скорую руку. Слева роща, видишь? Там наш первый батальон. Чуть правее, у кучки деревьев, - второй. Теперь виноградники правее, еще правее. Стоп! Вон под откосом дорога; видишь, как она вбегает в хуторок Шашгат? С минуты на минуту ждем атаку.
– В хуторке наши?
– Спроси у него, - показал на командира противотанкового полка, приткнувшегося в уголке напротив.
Леонид присматривается.
– Где-то вроде встречались… Майор Горбань, не ошибаюсь?
– Вин пидполковник, - сказал усатый телефонист, разлегшийся с телефоном у ног своего командира.
– У вас весело, хлопцы.
– Рыбаков чувствовал себя еще не в своей тарелке.
– Ничего, Леня, два-три дня - и пропишешься в нашем клане на постоянное жительство. А пока… - Я взял флягу и по глотку спирта разлил по кружкам.
– За твой приезд. Чтобы ладно и складно.
– Чистый?
– «Чистим-блистим», как говорил покойный Касим…
– И он?…
– В Свилайнаце. Вот так-то… Как рана?
– Чуток похрамываю, но годен.
Я посмотрел на трофейные часы. Запаздывают бранденбуржцы сегодня. Неужели что пронюхали?
– Идут!
– крикнул наблюдатель.
Я за бинокль: восемь танков, три самоходные пушки, за ними на бронемашинах пехота.
– Рыбаков, вниз, в подвал! Там наш резерв. Чтобы никто носа не высунул. Понял?
– Нет. Задача какая?