Избранное

Терлецкого и Маркина проводили без шума, скрытно для всех: мол, ушли с пакетом в Центральный штаб. И все! И маршрут выбрали с хитрецой.

34

Здорово- таки мы расшевелили фашистский тыл! Какие-то высшие офицеры заседали в Бахчисарае; говорят, встретились они там с самим фон Манштейном. Попутно там же происходило сборище предателей. До двух тысяч карателей из местных жителей дефилировали по плацу перед бывшим ханским дворцом. В древнем Тепе-Кермене учились стрельбе из автоматов и горных пулеметов. Немцы предателей экипировали в военную форму. Только нарукавные знаки отличали их от доподлинных гансов и фрицев.

Разведка фашистов обхватывает нас со всех сторон. Добровольцы гестапо стараются организовать наблюдение за партизанскими тропами.

Мы все оцениваем трезво: вот-вот нападут на нас. И решительно.

Как быть? Задача - поставить отряды на ноги - выполнена. У нас больных практически нет, но до поры до времени… Физически мы истощены, есть среди нас такие, что, как говорят, дышат на ладан. Первое же трудное испытание - и в санземлянки.

Мы стараемся поддержать таких как только можем, но харч… время… Тут не мы диктуем.

Выход, конечно, один - уйти. Перебросить всех без исключения в дальние горы, в главный партизанский край - заповедные леса.

Но легко сказать - перебросить. Это шестидесятикилометровый маршрут по гребню Таврического хребта… Это сугробы и февральские ураганы.

Есть древняя поговорка: «У бегущего тысячи дорог, у догоняющего - одна». Но в данном случае и она отвергается. У нас только одна дорога - в заповедник, а у нашего врага - десятки.

Давайте мысленно представим наш путь. Не так трудно это сделать, особенно тем, кто знает Южный берег Крыма и кто смотрел с берега на высокие горы, стеной стоящие над морем.

Вспомним курортный поселок Симеиз, станем на скалу Кошка, посмотрим на горы, нависшие над дорогой Ялта - Севастополь. Так вот, на их вершинах, там, где нет ни единого деревца, должен начаться наш маршрут. Десять километров до Ай-Петри, потом Никитская яйла - двенадцать километров, потом Гурзуфская, наконец, высшая точка Таврии - гора Роман-Кош, спуск в междуречье. По идеальной прямой тридцать два километра, по извилинам, хребтам, ущельям - все пятьдесят!

Достаточно врагу подняться на любую точку с берега - дорога наша перерезана. Уйти некуда. Вправо и влево головокружительные пропасти, впереди… враг, позади… тоже враг.

Вот что значит покинуть район!

Но это не все. А вдруг ураган? Тогда те, что сейчас на ногах, могут оказаться на носилках или еще хуже - без дыхания на ледяной яйле.

И еще одна важнейшая проблема - вечная и неразрешимая пока - питание.

Тщательно прикинули свои возможности: паек надо срезать до минимума. Даже не срезать, а почти прекратить выдавать его тем, кто не дежурит, не идет в разведку или в засаду… Голодная норма в самом штабе. Сам как-то переношу голод. Не знаю почему, может, потому, что в детстве часто недоедал, а то и просто голодал.

В штаб приходит Кузьма Калашников. Он никогда сразу не высказывает свои думы, обычно начинает издалека. И на этот раз не изменяет себе.

–  Черников охрану поубавил. Как бы не прозевать.

–  Правильно сделал, - говорю я, отлично зная, что Кузьма Калашников не за этим пришел.

Калашников нахлобучил шапку на самые брови. Выждал, а потом сразу же:

–  В Маркуре харчишек можно поджиться.

–  А точнее?

–  Дед расскажет.

Шустрый лесник тут как тут. Он только что пришел из разведки, встречался с маркуровскими ребятами.

Немцы организуют в селе усиленную комендатуру. А начали с того, что навезли продуктов: ребята наши выследили.

Молодежная группа - наше второе зрение, но что-то оно в последнее время стало притупляться. Данные вроде и обильные, а приглядишься к ним - как вода сквозь пальцы.

Комиссар говорит: «Унюхал Генберг что-то».

Но продукты! Ведь они нужны как воздух, без них и думать нельзя о походе по яйле в заповедник.

Решили так: сегодня же ночью ворваться в Маркур, опустошить продбазу, а всех наших маркуровских помощников взять в отряд.

Тихо вошли в село, даже собак не потревожили. Нас встретили три хлопчика и задворками повели в нужную сторону.

Вот цель! Черников с пятью партизанами перескочил через забор и… напоролся на пулеметную очередь. Со всех сторон затрещали автоматы, двух наших срезали наповал.

Стрельба сгущалась, причем инициатива оказалась в руках врага. Кравченко с трудом пробился к своим ребятам, но… внук знакомой женщины лежал на пороге ее дома с пробитым черепом.

Несолоно хлебавши вернулись в лагерь.

Кто- то выдал ребят. Кто же?

С дотошной придирчивостью Иваненко допрашивал Мамута Камлиева - попутчика Кравченко.

Камлиев не трус, много раз бывал в переделках. Никаких подозрений.

Иваненко был упорен.

–  Пора кончать, - наконец посоветовал ему Домнин.

–  Очевидно, придется. Однако позвольте покопаться в повадках Кравченко?

–  Выясни, конечно, но не копайся.

Дед любил балагурить, но в деле он был всегда серьезен, и дотошность Иваненко вывела его из себя.

–  Шо ты из мэнэ юду-искариота хочешь робыть, га?

–  Молодежная группа вся знала о наших планах?

–  А як же! Воны ж нас поклыкалы.

–  Вы не имели права всем сообщать о нашем нападении. Только старший должен был знать.

–  Хлопцы там наши.

–  Ясно. Выболтал планы, а теперь удивляемся провалу. Вы арестованы, Кравченко.

Больно ретив был начальник штаба.

Комиссар решительно приказал:

–  Отпусти деда.

–  Как же так? Мы порядка не наведем, если такое прощать, - разволновался начальник штаба.

–  Отпусти, - коротко приказал и я.
– Вернуть оружие.

–  Вот спасибочки.
– Дед на радостях выскочил из землянки.

Иваненко обиделся и вышел.

Домнин посмотрел на меня.

–  Что ты думаешь?

–  Странно, почему он на этот раз ретив?

–  Чувствует наше недоверие, вот и выслуживается. От штаба надо его сейчас же отстранить.

На рассвете началась пурга. Такая кутерьма поднялась - ни зги не видать! Продувало насквозь. И за скалой не скроешься. Приткнешься к ней - и всем телом чувствуешь ледяное завихрение.