Избранное

— Прогорела выхлопная труба и барахлит карбюратор. Всех дел на час работы.

— Миша, все! Кончаю разговор. Нашу станцию техобслуживания и так уже в газете прославили на всю область. Ничего не могу сделать. Сходите к директору, он скоро будет.

— К директору? Где он?.. Да-а… Ах, Марина, Марина, как жестоко я в вас ошибся. Прощайте!..

1974

ДУНЯ

Клевцов с надеждой смотрел на мотор: вдруг заработает сам, без его помощи. Хорошо, что мотор отказал именно здесь, на лоне природы. Можно разобраться, что к чему, и ехать дальше, а пока есть возможность насладиться пением птиц.

Что же, однако, случилось? Машина вроде бы в полной исправности, а ехать не хочет. Интересно почему? А потому, что, оказывается, в баке ни капли горючего. Докатался. Придется сидеть и ждать. Раньше или позже, но найдется же шофер, готовый поделиться бензинчиком.

Клевцов проводил взглядом пролетевший с ревом самосвал, достал сигарету, закурил и увидел девочку.

Она медленно шла вдоль деревьев, держа на руках запеленутую куклу, и что-то говорила, говорила. Рядом никого не было, и Клевцов понял, что слова ее обращены к кукле.

Но вот девочка заметила стоящую на обочине машину и незнакомого человека.

— Здравствуйте.

— Привет, — кивнул Клевцов.

— Машина сломалась, да?

— Горючее кончилось.

Прижав к груди куклу, девочка вздохнула, и Клевцов расценил ее тяжкий вздох, как выражение сочувствия.

— Как твою куклу зовут, если не секрет?

— Она не кукла, она моя дочка. Ее зовут Лючия.

— Очень приятно, — улыбнулся Клевцов. — А тебя как зовут?

— Дуня. А вас?

— Анатолий Андреевич.

— Очень приятно, — сказала Дуня и села на пенек. — Знаете, ее почему зовут Лючия? Потому что она не русская. Дедушка ее привез из Италии.

— Ах, вот как. Значит, у нее не только мама, у нее и дедушка есть?

— Это мой дедушка, — пояснила Дуня, когда Клевцов присел на соседний пенек. — Дедушка ездил в Италию, он ветеран войны.

— Вот теперь мне все понятно. Как твоя дочка себя ведет?

— Лючия не хотела уходить из дому. Мы тут живем очень близко. Только мы сели, мама говорит: «Пойди, Дуня, погуляй с дочкой». А я говорю: «Мы тоже посмотрим». А мама говорит: «Не нужно вам это. Отправляйтесь».

— Погода хорошая, почему не погулять, — сказал Клевцов.

— А я хотела остаться, и Лючия тоже хотела… Когда приехал дяденька в белом плаще, мама говорит: «Вот опять он явился. Я чувствую, что сейчас будет жуткая сцена».

— А папа что сказал?

Дуня горестно вздохнула.

— Папа говорит: «Полина, возьми себя в руки» — и ушел в другую комнату…

— Ясно-понятно, — сказал Клевцов и в надежде отвлечь Дуню от ее переживаний спросил: — А твоя Лючия петь умеет?

— Не знаю. Она еще не пробовала… Этот дяденька в плаще говорит: «Вы видите меня в последний раз», а мама говорит: «Ой, ой, что же это теперь будет?» — а папа говорит маме: «Собери вещи и беги за ним».

— Не надо мне это рассказывать, — сказал Клевцов, чувствуя неловкость, как человек, случайно оказавшийся свидетелем семейной сцены. «Совсем еще пичужка, а переживает, — подумал он, — и родители хороши, что мать, что отец. Но ничего, в таком раннем возрасте все плохое быстро забывается».

— А вы знаете, как по-итальянски «до свидания»?

— Понятия не имею, — сказал Клевцов. «Вот она уже думает о другом. И хорошо. И прекрасно. Я человек посторонний, а был бы знаком с ее родителями, сказал бы им: можно, конечно, спорить, ссориться, даже разводиться, но при этом никогда нельзя забывать о детях. У меня пока еще детей нет, но я уверен, что я прав».

Дуня с любопытством смотрела на своего собеседника, на его озабоченное, ставшее строгим лицо, на его губы, которые шевелились, как будто он что-то говорит, но не вслух, а про себя.

— Аривидерчи, — сказала Дуня.

— Что? — не понял Клевцов.

— По-итальянски «до свидания».

Клевцов улыбнулся.

— Это тебе Лючия сказала?

— Мне это дедушка сказал.

Клевцов увидел медленно идущий самосвал. Высунувшись из кабины, на него выжидательно глядел шофер — вихрастый малый.

— Извини, Дуня, я сейчас… Друг! Горючим не богат?

— Какой может быть разговор на женском собрании? Сделаем, — с готовностью сказал шофер.

Пока шла заправка «Запорожца», Дуня о чем-то негромко и доверительно говорила Лючии. А Клевцов продолжал думать о том, как нуждается Дуня в душевном тепле, которого она лишена дома, где явно не ладят родители, и единственное, на что хватает у них здравого смысла, это лишь на то, чтобы в минуты очередного объяснения удалить ненужного свидетеля — эту девчушку с большими глазами и не по-детски печальную.

Когда самосвал уехал, Клевцов включил зажигание. «Может, побыть еще с Дуней, рассказать ей напоследок что-нибудь веселое? Нет, не стоит вмешиваться в чужую жизнь. Интересно, скоро ли окончится семейный конфликт и она сможет вернуться домой?»

— Починили машину? — спросила Дуня.

— Да, все в порядке. Мне надо ехать, Дуня. Так что давай прощаться.

Дуня выпростала из-под одеяльца руку Лючии и протянула ее Клевцову.

— Лючия говорит вам — аривидерчи.

— Аривидерчи, — сказал Клевцов, — пока!

Он подержал двумя пальцами пластмассовую ручку куклы, потом пожал ладошку Дуне, отметив при этом, что рука «мамы» не намного больше «дочкиной». — До свидания, Дуня. Все будет хорошо.

— Знаете, это когда будет? Наверное, через полчаса.

«Детская наивность», — подумал Клевцов, садясь в машину.

— А может, через пять минут, — продолжала Дуня, — когда мама досмотрит по телевизору про этого дяденьку в белом плаще и про тетеньку, которая…

Дуня вдруг замолчала, потому что случилось нечто очень странное — у ее знакомого глаза стали совсем круглыми, он схватился руками за голову, начал смеяться и сказал:

— Вот это номер! Сейчас умру!

Дуня качала головой и улыбалась. Нет, когда люди так хохочут, они не умирают.

«Запорожец» плавно набирал скорость. Клевцов оглянулся.

Дуня влезла на пенек. Теперь она казалась высокой. Она стояла, подняв над головой куклу, и на прощание махала ему рукой, долго-долго, пока не исчезла за поворотом.

1974

ПРЕСТУПЛЕНИЕ

Очень мне нравится читать про то, как благодаря силе своего ума сотрудники уголовного розыска, следователи, а иногда и любители вроде меня разгадывают самые запутанные преступления.