Избранное

станции университета и сейчас приготовился выслушать от Александра

Степановича, на прощание, благодарность за свой бескорыстный труд. Но

профессор заговорил о другом.

– Перед нами, господа, - сказал Савельев, указывая коллегам на

Ульянова, - молодой, но весьма меня заинтересовавший ученый. Позволю

себе вспомнить о научной работе Ульянова, представленной им на

соискание степени кандидата. Это труд исследователя, зрелый вклад в

астрономическую науку... - Здесь Савельев повернулся к одному из

членов комитета, профессору математики и ученику Лобачевского, Попову:

– Александр Федорович, я не преувеличиваю?

– Ничуть, - отозвался тот. - Мы с вами, Александр Степанович,

помнится, были единодушны в оценке достоинств этого сочинения, как,

впрочем, и остальные господа профессора, коим было поручено дать о

диссертации заключение. Я имею в виду профессоров господ Ковальского,

Вагнера, самого декана Котельникова, Гесса...

– Да, - подтвердил Савельев, - редкое в науке совпадение мнений.

– А в чем дело? - заинтересовались члены комитета. - Вы нас

интригуете! Нельзя ли, Александр Степанович, хотя бы в нескольких

словах о содержании диссертации? - И все повернулись к Ульянову,

который краснел и бледнел от столь исключительного к себе внимания.

Профессор Савельев подумал и сказал:

– Чтобы не растекаться мыслию по древу, как выразился летописец,

прочту заключение Мариана Альбертовича Ковальского...

Выдающийся астроном М. А. Ковальский не только украшал кафедру

Казанского университета - он был известен в ученом мире России, и

мнение его значило немало. Члены комитета в знак уважения к этому

мнению склонили головы, и Савельев прочитал:

– "Сочинение студента 4-го курса господина Ульянова представляет

полное изложение способа Ольберса для вычисления параболической орбиты

кометы Klinkerfues'a 1853 года с дополнениями Энке и Гаусса.

Применение этого способа к вычислению элементов кометы, виденной

простым глазом в прошлом году, и согласие результатов господина

Ульянова с результатами, опубликованными в Astronomischer Nachrichten,

показывает, что господин Ульянов постиг сущность астрономических

вычислений, которые, как известно, весьма часто требуют особых

соображений и приемов. Это сочинение я считаю вполне соответствующим

степени кандидата математических наук.

Профессор астрономии М. Ковальский.

Казань, 14 мая 1854 года".

Члены комитета снова благосклонно обернулись к Ульянову,

похлопали в ладоши, а профессор Попов, присоединивший свою подпись к

отзыву Ковальского, особо обратил внимание на высокий класс

астрономических вычислений вчерашнего студента:

– Наш воспитанник, с одной стороны, и европейские астрономы, с

другой - сошлись в расчетах орбиты небесного тела. Это, господа,

делает честь не только господину Ульянову, но, осмеливаюсь сказать, и

нашей кафедре!

Хлопки повторились, и все заговорили о комете, которая, прочертив

и обагрив небо, вызвала немало тревожных и самых фантастических толков

в народе. Ученые развеселились, делясь курьезами, которые в Казани

всколыхнули застойную общественную жизнь.

Профессор Савельев снова попросил внимания и сказал, что он

намерен предложить Илье Николаевичу Ульянову пересмотреть свое

намерение пойти в учителя.

– Вам, дорогой Илья Николаевич, место в университете для

усовершенствования в научной работе!

– Я... я... - забормотал Ульянов и вскочил с места, как

застигнутый врасплох ученик.
– Я... извините, не понял...

– Не волнуйтесь, - дружески улыбнулся Савельев, - у вас есть

время подумать об открывающейся для вас будущности профессора. Я

сейчас, господа члены комитета, обращаюсь к вам в надежде, что вы

соблаговолите поддержать ходатайство, которое я на сей предмет намерен

возбудить в надлежащих инстанциях.

Расходясь после заседания комитета, каждый из профессоров пожал

руку Ульянову, уже как будущему коллеге по работе в университете.

Ульянов плохо спал ночью. Не мог понять, рад он или не рад

научной карьере, которая с такой ошеломляющей неожиданностью открылась

перед ним. Терзался отсутствием в мыслях отчетливого "да" или "нет".

А тянуло его к детям...

И вот на столе у Лобачевского прошение (7 апреля 1855 г.).

Подпись - кандидат физико-математического факультета Илья Ульянов.

Суть просьбы: желание занять должность учителя.

Как раз открылась подходящая вакансия в Пензе, в Дворянском

институте.

Но прежде чем назначить Ульянова в Пензу, помощник попечителя

пожелал познакомиться с кандидатом лично. И вот Илья Николаевич в

кабинете ученого, широко известного и в то же время загадочного...

Навстречу встал высокий, отличной выправки господин в черном сюртуке с

большой сверкающей звездой какого-то высокого ордена на груди. Ульянов

и сам явился в сюртуке (вторично взял напрокат), отчего сразу же

почувствовал себя как бы раскованным для разговора с ученым в

генеральских чинах.

Говорили: у Лобачевского "в ясных глазах сила", однако глаз не

увидел - только темные очки. А сочному голосу позавидовал: "Вот бы мне

такой - учителю!"

Сели. Лобачевский нагнулся над папкой с бумагами, покосился туда,

и Ульянов узнал свое личное дело.

– Илья Николаевич... - вслух прочитал Лобачевский заголовок и

откинулся в кресле: - Расскажите, Илья Николаевич, о себе. Впрочем...

– и Лобачевский плавно положил кисть большой белой руки на стол,

впрочем, это излишне. Не трудитесь. Все, что надо, я прочитал и в