Избранное

наша, деятелей народного просвещения, обязанность предметно показать

детям, что нет нечистой силы в "чугунке", а движет ее пар?

Расширяя на уроках физики кругозор учащихся, Илья Николаевич

особо старался приохотить ребят к геодезии и к астрономическим

наблюдениям. Для этого у него имелись такие приборы, как астролябия,

теодолит и даже телескоп. Глядя из него с чердака гимназического

здания, конечно, нельзя было проникнуть в глубины Вселенной, однако

пробуждалась фантазия, полет которой увлекал ребят в иные миры...

Мария Александровна, чуткая, нежная и вместе с тем на редкость в

свои годы практичная, поспевала всюду. Поможет мужу умным советом в

его делах, тут же накормит и искупает дочку, простирнет за ней и обед

приготовит.

А когда Илья Николаевич торжественно вручал ей свое жалованье,

садилась с карандашом в руке, чтобы рассчитать семейный бюджет. "Тебе

бы государственным казначеем быть, Маша!" - говаривал Илья Николаевич,

заглядывая к ней в тетрадку. И в самом деле, Мария Александровна умела

не только сбалансировать бюджет на бумаге, но и на деле не выходила за

установленные рамки расходов.

Еще девочкой она получила серьезную музыкальную подготовку; милый

старый "Шредер" и здесь с нею: рояль приносит в новую ее жизнь дух

родительского дома, где она по-деревенски бегала босиком, не

балованная, с малолетства приученная отцом-врачом трудиться, уважать и

ценить труд других.

Бывало, работает Илья Николаевич. В кабинет донеслись звуки

рояля. Тут он тихонько раскрывает дверь настежь. Дела уже отложены. Он

откидывается в кресле, закрывает глаза - и на лице его появляется

выражение блаженства.

Сама квартира, с ее новой мебелью и домашними цветами, казалось,

была бы рада обрести человеческую душу - единственно для того, чтобы

насладиться льющейся из гостиной музыкой...

Так жили Ульяновы.

Казалось бы, жить да поживать! И вдруг человек по собственной

воле поступается всем, чего достиг ценой неимоверного труда и что

составляет благополучие его семьи, покой, уют, наконец, его же

собственный служебный интерес!

А ведь ему уже под сорок. И в такие годы испытывать судьбу,

менять Нижний на заурядный губернский город. Не опрометчиво ли?..

– Я позволил себе, - сказал Садоков, все еще надеясь на силу

своих доводов, - извлечь из несгораемого шкафа, чтобы освежить в

памяти... - Тут он взял со стола папку: это был прошнурованный, с

выпущенной наружу сургучной печатью послужной список Ульянова. -

Позвольте перелистать? Вы, Илья Николаевич, службу начали в Пензе.

Читаю: "...тысяча восемьсот пятьдесят восьмой год, Пензенский

дворянский институт". За усердие в преподавании "денежная награда в

сто пятьдесят рублей..." Следующий, тысяча восемьсот пятьдесят девятый

год. Ревизия из Петербурга. В итоге ревизии сенатор Сафонов отметил

вас "за отличное ведение своего дела"... В тысяча восемьсот шестьдесят

втором году институту не повезло. Нагрянул с ревизией Постельс и, как

у него водится, от учебной работы заведения камня на камне не оставил.

После него, как после Батыя... Но был там педагог, которого даже

Постельс вынужден был похвалить. Не помните такого?
– И Садоков поднял

лукавый взгляд на Ульянова. - "По математике и физике успехи учеников

достаточные: преподаватель Ульянов с усердием занимается своим

предметом". Осталось перечитать поощрения, которыми вы удостоены у нас

в гимназии. Или, быть может, они еще свежи в вашей памяти?
– закончил

директор не без яда.

Потом сказал:

– У нас в гимназии, Илья Николаевич, в непродолжительном времени

предвидится вакансия на должность инспектора... - Но посмотрел

Ульянову в глаза и безнадежно махнул рукой.

x x x

Еще в Нижнем, принимая должность инспектора народных училищ,

Ульянов спрашивал себя: "А подготовлен ли я, человек городской, к

работе в деревне?" И это стало предметом его немалой озабоченности.

Гимназические учителя подтрунивали над коллегой: "Полноте, Илья

Николаевич, мудрствовать, какие еще там деревенские проблемы! Вы

многоопытный педагог, да еще удостоенный ученой степени кандидата. И

меняете кафедру гимназии на деревенскую школу грамоты - в чем же тут

проблема?"

Илья Николаевич отмалчивался и продолжал собирать сведения о

Симбирской губернии. Проведал, что хороши тамошние глины: развито

гончарное дело, кирпичное, и записал себе в тетрадку, в каких именно

уездах следует приобретать кирпич при постройке школьных зданий.

В южной части губернии строительный лес плохой, это он тоже

заметил себе. Напротив, бревно и тес отличного качества на севере и в

северо-западном углу губернии. Здесь сосна мелкослойная, сто-двести

лет простоит в срубе; встречается даже мачтовый лес, который берут

волжские корабельщики. И Ульянову подумалось, что, быть может, на

мачтах симбирской заготовки развевался мятежный флаг и Разина, и

Пугачева.

Во всяком случае, Емельян Иванович поусердствовал на сибирских

землях - недаром Пушкин, работая над "Капитанской дочкой", приезжал в

Симбирск, где интересовался архивами, да в его пору можно было

встретить здесь еще и живых свидетелей пугачевских дел.

Как-то в майском номере "Журнала министерства просвещения" за

1869 год он наткнулся на отчет о состоянии народных школ, в котором