Избранное
Шрифт:
Все смеются проделке Пина и приготовились к следующей: Пин, когда начнет свои насмешки, не остановится, пока не переберет всех, одного за другим.
Пин смеется до слез, весело и возбужденно. Он опять в своей стихии: среди взрослых, которые ему и друзья и враги, среди людей, с которыми можно вместе шутить, пока он не выльет на них всю ту ненависть, которую они у него вызывают. Пин чувствует, как в нем растет жестокость: он будет язвить их без жалости и снисхождения.
Джилья тоже смеется, но Пин знает, что смеется она притворно: ей страшно. Пин то и дело поглядывает на нее: она не
— Жандарм! — восклицает Пин.
При каждом новом имени люди заранее ехидно усмехаются, предвкушая шуточку, которую сейчас выдумает Пин.
— Жандарму, — говорит Пин, — дадут специальный отряд…
— Для поддержания порядка, — говорит Жандарм, пытаясь забежать вперед.
— Нет, красавчик, отряд для ареста наших отцов и матерей!
При упоминании о родителях партизан, которых взяли в качестве заложников, Жандарм каждый раз звереет.
— Неправда! Я не арестовывал ничьих родителей!
Пин говорит с едкой, убийственной иронией; остальные ему поддакивают:
— Не злись, красавчик, только не злись. Отряд для ареста матерей. На такие дела ты мастак…
Жандарм выходит из себя, затем решает, что лучше подождать, пока Пин выговорится и перейдет к другому.
— Теперь подумаем о… — Пин озирается по сторонам. Потом его взгляд останавливается, ухмылка обнажает десны, а глаз почти не видно из-за собравшихся вокруг них веснушек. Люди уже догадались, чей теперь черед, и едва сдерживают хохот. Ухмылка Пина как бы гипнотизирует Герцога, он топорщит усы и крепко сжимает челюсти.
— Я вам р-рога облымаю, я вам задныцы р-разор-рву… — скрипит зубами Герцог.
— …Герцогу дадим отряд живодеров. Разрази меня гром! Герцог, ты всегда только грозишься, а я что-то никогда не видал, чтобы ты придушил кого-нибудь, кроме курицы.
Герцог кладет руку на австрийский пистолет и трясет головой в меховой шапке, словно собирается забодать Пина.
— Я тебе бр-рюхо вспор-рю, — рычит он.
Тут Левша делает необдуманный ход. Он говорит:
— А Пин? Кого мы дадим под начало Пину?
Пин смотрит на Левшу так, словно он его только что заметил:
— О, Левша, ты вернулся… Тебя так долго не было дома… Пока ты отсутствовал, тут произошла премилая история…
Пин медленно оглядывается: Ферт угрюмо сидит в углу; Джилья примостилась неподалеку от двери, на губах у нее застыла лицемерная улыбка.
— Догадываешься, Левша, каким отрядом тебе придется командовать?..
Левша кисло улыбается. Ему хочется предупредить шутку Пина.
— Отрядом котелков, — говорит он и хохочет так, словно сказал что-то необыкновенно остроумное.
Пин серьезно качает головой. Левша хлопает глазами.
— Отрядом соколов, — произносит он и пытается опять засмеяться, но из его горла вырывается лишь странный хрип.
Пин серьезен. Он делает отрицательный жест.
— Морским отрядом… — говорит Левша, и губы его уже не растягиваются в улыбку, на глазах у него слезы.
Пин корчит одну из своих лицемерно-шутливых физиономий; он говорит медленно и елейно:
— Видишь ли, твой отряд будет почти таким же, как другие отряды. Только ходить он сможет лишь по полям,
широким дорогам да по равнинам, поросшим травой…Левша опять принимается смеяться, сперва тихонько, а потом все громче и громче; он еще не понимает, куда клонит мальчишка, но все равно смеется. Люди ловят каждое слово Пина; кое-кто уже сообразил, в чем дело, и хохочет.
— Он сможет ходить всюду, за исключением лесов… за исключением тех мест, где попадаются ветви, да… где попадаются ветви.
— Лесов… Ха-ха-ха… Ветви, — посмеивается Левша. — А почему?
— Потому что он там запутается… твой отряд… отряд рогачей!
Все заливаются таким раскатистым смехом, что он похож на протяжный вой. Повар встает, позеленевший, с плотно сжатыми губами. С его лица исчезает улыбка. Он озирается по сторонам, затем снова начинает хохотать, но глаза у него беспокойные, а рот кривится. Он смеется вымученным, развязным смехом, бьет себя по коленям и указывает пальцем на Пина, словно говоря: еще одна брехня.
— Пин… Вы только взгляните на него, — говорит Левша, делая вид, будто и он не прочь пошутить. — Пину… ему мы дадим отряд золотарей, вот кого мы ему дадим.
Ферт тоже встал.
Он делает шаг в их сторону.
— Кончайте волынку, — говорит он сухо. — Вы что, до сих пор не усвоили, что надо поменьше шуметь?
Впервые после боя Ферт отдает приказ. Но вместо того, чтобы сказать: «Кончайте волынку, потому что я не желаю больше этого слушать», он оправдывает свой приказ необходимостью соблюдать тишину. Люди поглядывают на Ферта искоса: он больше для них не командир.
Подает голос Джилья:
— Почему бы, Пин, тебе не спеть нам песню? Спой нам.
— Отряд золотарей, — каркает Левша. — С ночным горшком на голове… Ха-ха-ха!.. Вы только представьте себе: Пин с ночным горшком на голове…
— Какую, Джилья? — спрашивает Пин. — Ту, что в прошлый раз?
— Помолчите, — говорит Ферт. — Не знаете, что ли, приказа? Не знаете, что мы находимся в опасной зоне?
— Нет, другую, — говорит Джилья. — Ну, ты же ее хорошо поешь… Как это? Ойлила-ойлилой…
— С ночным горшком на голове. — Повар продолжает смеяться и бить себя по коленям, но на его ресницах дрожат слезы бессильной злобы. — А вместо автомата дадим ему клистир… Пин будет у нас выпускать клистирные очереди…
— Ойлила-ойлилой, Джилья, ты уверена… — говорит Пин. — В песнях с ойлила-ойлилой нет ничего такого…
— Клистирные очереди… Полюбуйтесь на Пина, — хрипит повар.
— Ойлила-ойлилой, — начинает импровизировать Пин, — муженек уходит в бой. Ойлилой-ойлила, дома ждет его жена.
— Ойлила-ойлилой, Пин паскуда сволочной. — Левша силится перекричать Пина.
Ферт впервые видит, что никто не желает ему повиноваться. Он хватает Пина за руку и выворачивает ее.
— Замолчи, слышишь, замолчи!
Пину больно, но он терпит и продолжает петь:
— Ойлилой-ойлила, командир, а с ним жена. Ойлила-ойлилой, разговор у них какой?
Повар силится ответить ему в рифму, перекричать его во что бы то ни стало.
— Ойлилой-ойлила, сука, б… его сестра.
Ферт выворачивает Пину обе руки; он чувствует в своих пальцах его хрупкие кости — еще немного, и они сломаются.