Избранное

Многоликая смерть усмехалась в глазах палачей,

Нас загнали они в лихорадку тюремных ночей,

Потому что свободе клялись мы всего горячей.

А машина войны все грозней, все свирепей ревет:

Сыновей наших мозг на проклятую смазку идет,

А из их черепов недруг брагу кровавую пьет.

Над Заливом безветрий есть город без песен и слов

^[1]

,

В безысходном молчанье его обступивших валов,

Нынче всюду зовут его Городом Мертвых Голов.

А над Тибром, где прежде был взыскан я лучшей судьбой,

Скоро грянет Отмщенье пронзительно-гневной трубой, —

Ах, Подделка под Цезаря, что тогда будет с тобой?!

Я Испанию слышу. Столица со мной говорит.

То в лохмотьях развалин встает непокорный Мадрид.

То над сердцем рабыни заря упованья парит.

А над Сеной я вижу, как гроз нарастает каскад,

Вижу ярость ночей и грядущего гнева раскат,

Словно Делакруа — вижу деву в огне баррикад.

Вижу город туманный — он бомбами нынче изрыт.

Цвет тумана багряный — британский парламент горит.

Тает строгий и странный, над Темзой взлелеянный быт.

Ясно вижу Варшаву: в плену, в униженье, в гробу…

Вижу сабельных молний, отмщающих молний мольбу.

Барабанная дробь — это город вступает в борьбу.

И далекий мой город, всей этой печали очаг, —

Отражаются сосны в озер пересохших очах,

Все зачахло кругом. Лишь кровавый ручей не зачах.

И еще я скажу (только имени не назову)

О столице столиц. Не видал я ее наяву,

Но твердил ее имя во сне, как благую молву.

Снилось мне, что стою я на площади, где мавзолей,

Где, недвижен, он внемлет раскатам с кровавых полей.

Из-под сомкнутых век светит взор твой, бессмертья светлей.

Разыграйся, Гроза! Размахнись и взорви небосклон,

Пусть взметнется асфальт под ногами идущих колонн!

Прорван фронт наконец! И тираны ползут под уклон.

Как прекрасен твой подвиг! А люди прекрасней стократ!

Изменяется мир — близок день торжества и наград!

Пусть мои заклинанья кровавых убийц поразят!

И готов я на все: раствориться готов, умереть

В грозной поступи дней. Да останется впредь

Только голос мой, вопль — только гнева фанфарная медь!

1942

Перевод А. Голембы.

МАНИФЕСТ К ШТУРМУЮЩИМ ГОРОД СТАЛИНГРАД

Над вами ночь, вас гложет боль тупая,

Вы, может, завтра превратитесь в прах.

Вот почему я в вашу смерть вступаю,

Чтоб рассказать, о чем молчит ваш страх.

Я стану вашим медленным прозреньем,

Я покажу вам знаки на стене.

И взглянете вы с диким изумленьем

На демонов, бушующих в стране.

Я побываю в каждой вашей думе,

Как эхо смутных стонов и молитв.

Сорвав завесу вашего безумья,

Я вам открою тайну этих битв.

Заставлю вас, вглядевшись в сумрак серый,

Забыть свой дом и песенки невест.

Отныне все измерит новой мерой

Снарядный шквал, грохочущий окрест.

На юный город подняли вы руку —

Вас обманули ваши лжевожди.

Вы мечетесь по огненному кругу.

Да, жребий брошен! Милости не жди!

Помчались смертоносные машины

На город братьев через снег и мглу,

Проламывали стены ваши мины

И обращали улицы в золу.

Горят дома, земли гноятся раны,

Леса и пашни выжжены дотла.

И ненавистью жарко дышат страны,

Где ваша банда черная прошла.

Но в снежном поле, трупами покрытом,

Тот город встал, стряхнув золу и дым,

Чтоб доказать свинцом и динамитом,

Что — все равно! — грядущее за ним.

Он выстоит, он выдержит удары,

А вы сгниете в глине и в снегу.

Вас изведут багровые кошмары

На этом неприступном берегу…

Я вас пугал. Теперь смотрите сами!

Бессильны стоны! Как тут ни кричи,

Под русскими седыми небесами

Немецкой кровью пенятся ручьи.

Всему конец!.. Но есть еще спасенье.