Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22

В теле четвертой жертвы удалось обнаружить остатки спермы, которая, очевидно, не могла принадлежать Пьяных.

Он признался и в убийствах, и в изнасилованиях.

Оля входила в состав экспертной комиссии, видела Пьяных и считала большой ошибкой, что его признали вменяемым и отправили после стационарной экспертизы в тюрьму. Он страдал тяжелой реактивной депрессией. Ему все было безразлично. Он отказывался от еды, его кормили через желудочный зонд.

Перед комиссией во время судебно-психиатрической экспертизы Пьяных говорил как робот, без всяких эмоций. Ничего не отрицал. Лобов рассказывал, что на следственных экспериментах он вел себя странно. Ему давали муляж, объясняли, что надо делать, и он послушно выполнял.

Не дождавшись суда, Пьяных повесился в камере. Дело закрыли.

Теперь возле города Давыдова, в тридцати километрах от Москвы, престижный, дорогой дачный поселок. Там виллы очень богатых людей. Красивое место, берег Москвы-реки, сосновые рощи, озеро Чистое. Говорят, правда чистейшее озерцо, до сих пор в нем много рыбы. Вокруг никаких промышленных предприятий. Есть несколько родников с целебной водой.

«Я туда поеду, – думала Оля, – вот приведу в порядок машину и поеду. А может, и просто на электричке. Давыдово всего в тридцати километрах от Москвы. Интернат давно сгорел, но остались люди, местные жители, которые там работали. Остались бабушки из ближайшего поселка. Вечные бабушки, они должны что-то помнить».

Выйдя из душа, в чистом чужом халате, доктор Филиппова столкнулась с медсестрой Иришей. Ириша держала в руке ее мобильник.

– Ольга Юрьевна, он вопил детским голосом: «Мама, возьми трубку!» Я сначала не поняла, что это телефон. Так вообще свихнуться недолго. Это ваша дочь, я сказала, что вы принимаете душ, но она сказала, что это очень срочно.

– Мама, ты совсем офигела! Сегодня было родительское собрание в семь, ты обещала прийти! Ну сколько можно, мама? И кушать дома нечего совершенно! – Катин голос дрожал от обиды и возмущения.

– Катюня, во-первых, не кричи. О собрании я правда забыла. У меня был сумасшедший день.

– У тебя все дни сумасшедшие! Ты же в психушке работаешь!

– Что ты несешь? Не стыдно?

– Ну ладно, ладно, извини. Просто это было важное собрание. Мы с Андрюхой как беспризорники, у всех родители пришли, а у нас – никого.

– Ты папе звонила? Он тоже мог бы сходить.

– У него ученый совет. Мам, Андрюха пару получил за контрольную по математике. И сейчас у него, кажется, температура. Я градусник не могу найти. Слушай, зачем ты на работе принимаешь душ? Езжай домой сейчас же! Я умираю от голода! А папа сказал, он раньше одиннадцати не придет.

– Градусник в аптечке в ванной или в тумбочке у кровати. Посмотри, пожалуйста, прямо сейчас.

В трубке слышалось сердитое сопение, потом что-то грохнуло и зашуршало.

– Катя, что случилось?

– Ничего. У вашей тумбочки ножка отломилась, и какие-то бумаги попадали. О, это распечатка папиной статьи о ритуальных убийствах у древних инков! Я давно хотела почитать, а он не разрешал. Вот, градусник нашла.

– Умница. Теперь измерь Андрюхе температуру. И пожалуйста, не читай папину статью, если он не разрешил.

Опять сопение. Потом голос сына: «Катька, отстань, я сплю!»

После того как Оля ушла из команды Гущенко, семья успела привыкнуть к почти домашней маме. Доктор Филиппова стала получать в два раза меньше денег, зато больше времени и сил могла отдавать семье. Работа специалистов в команде оплачивалась вполне прилично, из каких-то специальных фондов. Обычный врач в государственной клинике, пусть даже доктор наук, получает копейки.

Муж не раз намекал ей, что за деньги, которые ей платят в последние полтора года, она могла бы вообще сидеть дома. Сам он тоже получал смехотворную зарплату, но подрабатывал консультациями, читал лекции по древней истории и языческим религиям в частных вузах, иногда готовил абитуриентов. Он уверял, что, если бы Оля сидела дома, он мог бы зарабатывать еще больше, поскольку был бы полностью освобожден от домашних хлопот.

– Мама, ты придешь, наконец? – просипел в трубке голос сына. – У меня горло болит, а Катька даже чаю не может сделать. Сует мне этот градусник. Я и без градусника чувствую, что не меньше тридцати восьми.

– Андрюша, лежи спокойно и не злись. От этого будет только хуже. Что еще болит, кроме горла?

– Голова. И тело все ломит. Мам, приходи скорей, пожалуйста, мне правда плохо.

– Мама, ну в чем дело? – трубку вырвала Катя. – Это связано с тем, что сегодня утром по телевизору показывали? С трупом девочки, да? Тебе звонил Дима Соловьев? Ты опять будешь заниматься маньяками? Ты же обещала!

– Катюня, ты поставила ему градусник? – Оля старалась говорить спокойно, но еле сдерживалась.

Так сложилось в ее семье, вернее, она сама так все сложила, что дети и муж считали ее своей собственностью. Полтора года всем было удобно, что мама сравнительно рано возвращается с работы, не так сильно устает, не сидит ночами на кухне за компьютером. Сейчас ничего еще не произошло, а Андрюха уже заболел, и Катя злится, чуть не плачет.

– У меня съемка на телевидении, – произнесла Оля самым жестким тоном, на какой была способна, – программа «Тайна следствия». Сегодня съемка, завтра эфир. Тебе, Катюня, придется заварить для Андрюхи липу с ромашкой, а для себя ты можешь пожарить картошки или возьми пельмени в морозилке. Все, мне надо собираться. Позвони, пожалуйста, когда измеришь ему температуру.

– Так я и знала! – выкрикнула Катя. – Между прочим, пельмени кончились, а картошка вся проросла! И у меня, кажется, тоже температура. Голова раскалывается и тело ломит!

– Есть макароны и гречка. Катя, успокойся сейчас же. Прекрати. Убили еще одну девочку. Ты понимаешь это или нет?

– Убийствами занимается милиция и прокуратура. При чем здесь ты?

– Все, я сказала, успокойся.

– Это ты успокойся, мамочка! Ты нас вообще не любишь, ни капельки!

В трубке послышались частые гудки. Оля захлопнула телефон.

Из окна ординаторской видны были ворота. Возле будки охранника стоял синий «микрик» с эмблемой телеканала. Оставалось всего пятнадцать минут, чтобы высушить волосы и одеться.

Глава пятнадцатая

– Я вспомнила про пустышку, – произнес хриплый незнакомый женский голос.

Соловьев не сразу понял, кто говорит. Физкультурница Майя была так возбуждена, что забыла представиться.

– Не знаю, насколько это важно, но я вспомнила. Пустышка Никиткина. Никитка – сводный брат Жени. Ему четыре месяца. Женя его очень любит… то есть любила. Иногда гуляла с ним. Положила соску в карман и с тех пор таскала, все забывала отдать. Слушайте, может, я не вовремя? Вы сказали, если что-нибудь вспомню, звонить в любое время.

– Да, спасибо. Как Нина?

– Напилась и спит. Я не знаю, хорошо это или плохо. У нее были серьезные проблемы с алкоголем, она лечилась два года назад. И до последнего времени держалась.

– А сейчас сорвалась, – пробормотал Соловьев и, прижимая трубку к плечу, насыпал в чашку растворимый кофе, сахар.

– Сорвалась. Это вполне понятно. Не представляю, как она будет жить дальше. Она ведь совершенно одна. Знаете, я догадываюсь, откуда у Жени столько денег. Не хотела говорить, во-первых, при Нине, во-вторых, я тогда еще не до конца осознала, что девочки больше нет.