Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22

Голод начала тридцатых, пожары, аварии – Троцкий. Хроническая нехватка самых необходимых товаров – Троцкий. Убийство Кирова – Троцкий. Заговоры в армии и в НКВД – Троцкий. Аресты и расстрелы – Троцкий. Сотни тысяч советских граждан были объявлены троцкистами, то есть подданными антиимперии, существовавшей внутри СССР. Не покладая рук трудились на антиимперию следователи НКВД, охранники тюрем и лагерей, пропагандисты-агитаторы, осведомители, доносчики. Переписывались учебники, тасовались архивы. Огромная армия цензоров глотала пыль в библиотеках и на книжных складах, старательно изымала все, что имело прямое или косвенное отношение к Троцкому. Рядовые граждане по всей стране прочесывали печатную продукцию у себя дома, не дай бог заваляется где-нибудь старый журнал со статьей, газета с портретом, книга со сноской или ссылкой.

При этом в советской прессе, в радиоречах, на митингах и собраниях Троцкого упоминали почти так же часто, как Сталина. Главная книга в СССР была целиком посвящена Троцкому. Он стал сюжетным стержнем «Краткого курса», на нем и на борьбе с ним держалась вся сталинская сказка.

Илье запомнился абзац из сводки областного НКВД тридцать седьмого. В очереди старуха колхозница рассказывала об аресте своего зятя: «Траскист! Какой-такой траскист? Шофер он, грузовик водит, а не траксер!»

Апогеем деяний мифического Троцкого стали тайные переговоры с Гессом и шашни с Гитлером. Вместе с Гессом он готовил военный переворот, вместе с Гитлером планировал нападение на СССР.

Круг замкнулся. В Брест-Литовске в марте восемнадцатого большевики подписали с немцами Брестский мир. Через двадцать один год, в сентябре тридцать девятого, в том же Брест-Литовске прошел совместный парад Красной армии и вермахта.

Ленин, главный инициатор Брестского мира, назвал его «похабным». Троцкий в подписании не участвовал, не желал позориться, слинял после второго раунда переговоров. Пакт с Гитлером в советской прессе именовался величайшим достижением Сталина, а вся многолетняя тайная подготовка к «величайшему достижению» определялась как вражеская деятельность международного шпиона Троцкого.

На вилле в Мексике, за крепостными стенами, доживал свои дни старый запуганный человек Лев Давидович Бронштейн. Изгнанник все еще назывался Троцким, давал интервью, строчил статьи и книги. Разоблачал самозванца Кобу, доказывал: «Я, а не он, был главным соратником Ленина, я, а не он, создал Красную армию и обеспечил большевикам победу в Гражданской войне! Он нагло присвоил все мои революционные и полководческие заслуги, истребил большевиков-ленинцев, уморил голодом крестьян», и так далее, и так далее. Бронштейн тщетно пытался произвести обратный обмен, забрать назад свои злодейства и вернуть Джугашвили его злодейства. Вроде неглупый человек, но почему-то не догадывался, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется.

Бурная деятельность изгнанника абсолютно ничего не значила. Бронштейн был всего лишь пустой оболочкой. Троцкий остался в СССР и работал на Сталина в тысячу раз эффективней всех молотовых и кагановичей вместе взятых.

Илья механически подчеркивал абзацы из передовицы «Фолькише беобехтер», неслышно бормотал:

– Гитлер скоро возьмет Париж, а Инстанция занята охотой на Троцкого. В разгар мировой войны пишет эпилог «Краткого курса». Продолжает жить внутри своей сказки и сам же ставит в ней последнюю точку, убивает свое второе «Я». Зачем? Почему именно сейчас?

Илья пытался нащупать хоть какой-то реальный, политический, а не сказочный смысл в сверхсекретной спецоперации. Вспомнил, как возмущались немцы оскорбительными публикациями в советской прессе о тайных переговорах Троцкого с Гессом и союзе троцкистов с нацистами, и подумал: «А может, он решил таким образом показать Гитлеру, что окончательно отмежевался от еврейского большевизма и поэтому нападать на СССР не нужно? Маленький Сосо всерьез верит, что немцы тоже живут внутри его сказки и Троцкий ужасно их интересует?»

В очередной сводке Разведупра был подробный разбор германского наступления. Судя по развитию событий, до победы остались считаные дни. Любые упоминания о том, что немцы скоро захватят Францию, бесили Хозяина. Может, не стоило так жестко подчеркивать успехи Гитлера?

Поймав себя на этой мысли, Илья сморщился.

«Господи, помилуй! Ну что за бред! Подчеркивай, не подчеркивай, смягчай, вуалируй, лавируй… Капитуляцию Франции начальник советской разведки Проскуров отменить не в силах».

Пролистав страницы сводки, Илья увидел под ними копию короткой докладной Проскурова на имя Сталина:

«Последние 2 года были периодом чистки агентурных управлений и разведорганов. За эти годы органами НКВД арестовано свыше 200 человек, заменен весь руководящий состав до начальников отделов включительно. За время моего командования только из центрального аппарата и подчиненных ему частей отчислено по различным политическим причинам 365 человек. Принято вновь 326 человек, абсолютное большинство которых без предварительной подготовки».

Он захлопнул папку, бессильно откинулся на спинку стула. Если еще оставались у Инстанции какие-то колебания насчет Проскурова, теперь все. Такая докладная пострашней неосторожных высказываний на заседаниях, доносов Клима и неправильно расставленных акцентах в сводках. Вот уж тут точно появится косой росчерк: «Тов. Берия».

Захотелось вытащить листок из папки и уничтожить, как он делал это с незарегистрированными доносами из сводок областных НКВД. Но что толку жечь копию, когда оригинал уже на столе у Хозяина?

Он хрустел сплетенными пальцами. В голове неслось: «Иван, ты что, думаешь, будто он не знает этих твоих точных цифр? Вредитель Берия по собственной инициативе потрошит военную разведку, а дорогой товарищ Сталин не в курсе? Решил глаза ему открыть? Или пытаешься таким образом отбить атаку Клима? Да Клим ноль без палочки, телегу свою писал по указанию Хозяина. А ведь он предупредил тебя, «слишком честная душа», ясно дал понять, что ты ему не подходишь. Нет в тебе яда и желчи, врать не умеешь».

Илья встал у открытого окна. В лицо пахнуло нежным теплом, бой курантов на минуту заглушил радостный птичий щебет. Он смотрел на пышные белые облака в глубоком синем небе, на зеленую пирамидку Набатной башни.

Впервые за годы работы в Особом секторе спецреферент Крылов нарушил табу. Тщательно выстроенная система служебных отношений дала трещину, и сквозь нее, будто трава сквозь асфальт, пробилась живая человеческая симпатия. Говорящий карандаш позволил себе подружиться с начальником разведки. По должности не положено ни с кем дружить. Только один есть друг: товарищ Сталин.