"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10

Желудок сжался от голода. Женщине показалось, что ее вот-вот вырвет, хотя рвать было нечем. И почему считается, что это путь к Богу? Он что, нуждается в таком выражении покорности? В таком утверждении Своей власти? Неужели все земное — еда, питье, сон — столь презренно для Него? Или Он требует лишь того, чтобы Его слуги не были слишком привязаны к земным радостям?

Мария пробежала руками по густым волосам, которые ей предстояло сбрить и принести в жертву. И, как ни старалась, не могла отогнать мучивший ее греховный вопрос: зачем Всемогущему Богу ее волосы?

Тридцать дней ползли медленно, наподобие дряхлой черепахи, едва переставляющей ноги. За это время Мария не раз перечитала Пятикнижие Моисеево, постилась на хлебе и воде и долгие часы проводила в молитвах. В Шаббат она слышала, как возносят молитвы в большой синагоге, куда, по слухам, хаживали не только иудеи, но также римляне и другие язычники, интересовавшиеся единобожием, но не решавшиеся перейти в иудейство, а значит, наложить на себя все ограничения, связанные с Законом. Этих людей называли «богобоязненными» и во время службы оттесняли в боковые проходы, но они все равно приходили снова и снова. И опять же Мария не могла не задуматься о том, что правильнее: гнать их или привечать? И нельзя ли усовершенствовать иудаизм, очистив его от устаревших мелочных предписаний, вроде тех насчет плесени, для того, чтобы великое множество людей смогло приобщиться к его нравственным сокровищам?

Наконец наступил долгожданный день. Ее очищение завершилось, обряд был исполнен безукоризненно. Марии позволили покинуть ее убежище и провели в саму синагогу, внутреннее убранство которой — богатую резьбу, полированные бронзовые сосуды и ширму из сандалового дерева перед священными свитками — она увидела впервые. Повсюду царили тишина и порядок, подобающие неуклонному соблюдению Закона, данного Господом Моисею на горе Синай.

Раввин Ханина в богато расшитых одеяниях, поверх которых было накинуто молитвенное покрывало, дожидался ее перед святилищем, в котором хранились священные тексты. Мария увидела, что он пристегнул тфиллин, а в руках у него свиток.

Его сопровождал служитель, моложе его годами, державший поднос с разложенными на нем ритуальными предметами. Он держался рядом с раввином, храня молчание.

— Дочь Израиля, твой пост и очищение завершились, — промолвил раввин Ханина, — Тридцать дней ты пребывала в уединении, согласно Закону Моисееву, и теперь ты вправе получить заслуженное благословение.

Он кивнул своему помощнику, который поставил поднос и взял бритву.

— Теперь в соответствии с Законом ты принесешь в жертву Господу свои волосы.

Мария наклонила голову.

Молодой служка захватил в горсть прядь ее волос, провел по ним бритвой, и женщина увидела, как они, блестящие и шелковистые, упали на пол. В первый раз она увидела свои волосы такими, какими их видели со стороны. Вскоре у ее ног выросла куча остриженных локонов.

Потом бритва коснулась кожи на голове, и Мария поежилась от этого холодящего прикосновения. А потом снова — от непривычного соприкосновения воздуха с бритой головой.

— Теперь собери это и поднеси Господу, — сказал Ханина. Наклонившись, Мария собрала с пола остриженные волосы и передала их раввину, который направился туда, где полыхал жертвенный огонь. Но жечь не стал.

— Пока достаточно и твоего искреннего намерения, — заявил рабби. — Оставшуюся часть церемонии я завершу вечером, когда здесь никого не будет, потому что горящие волосы оставляют очень неприятный запах. Ну а теперь… — Он подошел к ней поближе. — Ты готова?

— Всей душой, — сказала Мария.

— Масло! — коротко распорядился раввин, подав знак помощнику.

Раввину вручили маленькую бутылочку масла, и он вынул пробку.

— Это священное масло, подобное тому, которое используется в храме. Оно добывается из оливок, собранных в священной роще, сотни лет растущей возле Иерусалима. Согласно преданию, этот сад заложил сам Соломон. Благовония!

Служка поставил на пол глиняную курильницу.

— Это ладан, его тоже используют в храме при совершении многих обрядов, — пояснил Ханина, возжигая курильницу. Потом он добавил к дымящемуся веществу щепотку соли. — Правда, курить чистый ладан, в отличие от храма, нам запрещено, и мы сдабриваем его солью. И состав нашего масла отличается от того, которое используется для помазания. Но оно тоже священное.

Когда над курильницей заклубился дымок, Мария, за месяц поста ослабевшая от голода, почувствовала головокружение. Раввин Ханина торжественно нанес масляный след на ее лоб и макушку.

— Дочь моя, у тебя есть чем прикрыть голову? — доброжелательно осведомился он, понимая, какую неловкость может ощущать на людях обритая наголо женщина.

Мария кивнула. Среди тех немногих вещей, которые она захватила с собой, поспешно уходя из дома, был и головной платок.

Раввин начал читать на иврите длинные, монотонные молитвы. Он раскачивался на пятках, и на лбу у него выступили бусинки пота. Казалось, Ханина борется с темными силами внутри себя.

Но Мария ничего не почувствовала. Похоже, на злых духов молитвы не действовали. Может быть, они не понимают иврита?

Но как это может быть, чтобы духи не понимали всех языков? Это людское ограничение, оно не может распространяться на демонов.

— Пожалуйста, — наконец сказала она, — можешь ли ты говорить на арамейском языке?

Ханина удивленно взглянул на нее.

— Дело в том, что со мной они разговаривают по-арамейски, — пояснила Мария, — Может быть, этот язык нм понятнее?

— Хорошо.

Раввин помолчал и снова начал читать, уже медленнее, поскольку теперь ему приходилось в уме переводить ритуальные фразы.

— …Покиньте сию дщерь Израиля, кою жестоко терзаете вы своим присутствием, убирайтесь в преисподнюю, откуда вы и явились. и не смейте больше тревожить рабу Божию, Марию из Магдалы. Истинно говорю вам: сила ваша ничто пред мощью Всевышнего, и вам не устоять против воли Господа, именем коего я повелеваю вам уйти.

Марии следовало бы ощущать что-то, как раньше, пусть и ненадолго. Какое-то облегчение или избавление. Но ничего не произошло, вообще ничего. Духи, которые ни разу не напомнили о себе за все время ее уединенного поста, что никак не соответствовало их зловредному нраву, не проявляли себя и сейчас. Неужели они могут прятаться так глубоко внутри, что становятся недосягаемы для священных слов и обрядов? При этой мысли она похолодела.

— Изыди! — воззвал раввин громовым голосом. — Изыди!

Он воздел руки ввысь, как бы призывая на помощь все силы Бога. Мария склонила голову, ожидая какого-нибудь знака, какого-то изменения, но ничего не произошло.

Раввин, по-видимому, остался доволен. Он завершил церемонию, не столкнувшись с противоборством, а потому решил, что добился успеха. С улыбкой на лице он протянул руку, благословляя ее, и сказал:

— Дочь моя, ты свободна. Возблагодари Господа.

Поздним вечером Мария стояла на главном причале Капернаума. одной рукой сжимая маленький узел с пожитками, другой придерживая головной плат, чтобы он не сбился и люди не увидели ее безобразную, обритую голову. Они стали бы сторониться ее. Яростный ветер нагонял на берег высокие волны: за тот зимний месяц, который Мария провела в уединении, погода не улучшилась, Основной удар стихии приходился на восточное побережье, на Магдалу и Тивериаду. В Капернауме, располагавшемся на северной оконечности озера, было поспокойнее, но ненастье бушевало и здесь, так что многим рыбачьим лодкам пришлось укрыться под защитой мола, и на пристани собралась толпа народу.