"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10

Никто на площадках для тренировок не знал, кто я такой. Я назвался Марком и взял фамилию, которая никак не была связана с кем-то из важных римлян. Мне нравилась свобода, нравилось быть неузнанным, быть никем. Думаю, все дети хотят такой свободы. Но это не значит, что она всегда будет их устраивать.

Аполлонию было сорок лет, а в Риме он жил с тридцати. Приехал из окрестностей Афин; последние состязания, в которых участвовал, проходили в Немее, и тогда ему было лет двадцать пять. Он состязался в забегах на стадий [406] и на двойной стадий и в обоих победил.

406

Стадий – единица измерения расстояний в древних системах мер многих народов; греческий стадий равен 178 м, олимпийский стадий – 192 м.

– Это был самый волнующий день в моей жизни. Оглядываясь назад, могу с уверенностью сказать, что в тот день я достиг высочайшего предела своих возможностей. Очень немногие могут это утверждать. Я помню имена всех участников того состязания; помню, где они были на старте и на середине дистанции… – Аполлоний вздохнул, как будто ему стало неловко. – Это помнит любой атлет. На каком-то отрезке дистанция словно размыта, на других ты все видишь очень четко. В момент финиша мы ощущаем близость к богам, такую, о которой и мечтать никогда не могли… А потом опускаемся… нет, падаем обратно на землю…

– Победить в забеге на стадий – значит стать чемпионом чемпионов! – с нескрываемым восхищением воскликнул я.

Стадий – настоящее событие в Олимпии, забег на короткую дистанцию – всего на два или три вдоха. Одержавший победу в таком забеге атлет может смело называть себя самым быстрым человеком в мире… На день победы.

– Да, это был самый волнующий день в моей жизни и самый подходящий, чтобы оставить состязания, – говорил Аполлоний. – На старт следующего забега выйдут новые атлеты. За спиной всегда появляются те, кто моложе и быстрее тебя. Быть побежденным – к этому трудно привыкнуть, и я решил довольствоваться наблюдением за состязаниями. А раз уж я перестал в них участвовать, то теперь мог следить за ними более внимательно и подмечать, кто что делает правильно, а кто – ошибается. Так я начал тренировать, стал учить молодых атлетов тому, чему научился сам. В беге техника, безусловно, важна – то, какую ты выбираешь длину шага, как двигаешь руками, как держишь голову… Но скорость – скорость дается от рождения. Сила даруется тренировками, а скорость… Скорость – это тайна, и никто не знает, почему один человек быстрый, а другой – нет. Я вижу, что в тебе это есть. Будь внимателен и осторожен, не растрать свой дар почем зря.

Слова Аполлония меня озадачили.

– Как я могу его растратить?

– Растратишь, если не будешь использовать; если станешь им пренебрегать или решишь скрывать от других.

– За пределами трека для состязаний у меня крайне мало возможностей использовать этот свой дар.

К тому же, как только узнают, кто я, у меня вообще пропадут такие возможности. Аполлоний не стал спорить, наоборот, выказал мне сочувствие:

– Очень жаль. Но правила в Риме все же меняются, иначе я не был бы так востребован. – Он указал в сторону тренировавшихся на палестре [407] ребят. – А теперь о борьбе. Тут ты тоже наделен особым даром, ведь в борьбе не меньше физической силы важно умение сохранять баланс и чувствовать время, а это, как и в беге, либо дано от рождения, либо нет. Геркулес – покровитель борьбы, Гермес – покровитель бега, так что оба этих таланта – дар божий.

407

Палестра – здесь: обширная площадка для упражнений.

Но не для благородных римлян.

– Аристократам Рима никогда этого не вкусить, – сказал я. – Они не в силах встряхнуться, только и знают, что возлежать в банях. Лишь солдаты способны напрячь силы, да так, чтобы пот заструился по лбу. Римляне так глупы.

– Греки не так благородны, как ты себе представляешь, – рассмеялся Аполлоний. – Да, на четырех главных играх в Олимпии, Немее, Истмии или в Дельфах победителю вручали лишь венок, пальмовую ветвь и уверенность в том, что его имя выгравируют в числе имен других победителей. Но в Греции полно состязаний, где наградой служат деньги, причем награждают даже тех, кто занял пятое место. В Греции вообще полно самых разных зрелищ, таких, например, как бега с факелами, гонки на гребных лодках или даже на запряженных ослами повозках. Есть состязания в музыке и поэзии.

– Состязания в музыке!

– О да. Среди трубачей и глашатаев, но самые престижные – состязания играющих на кифаре певцов, кифаредов. Обычно они проходят в Дельфах, но музыканты выступают и на менее значительных фестивалях, где зарабатывают просто огромные деньги!

На меня накатила волна воспоминаний о сладостных звуках кифары, которые я слышал во дворце Клавдия.

– Как было бы хорошо, если бы у нас в Риме устраивались такие фестивали вместо этих гладиаторских боев и зрелищ с дикими зверями.

– Не принижай Рим, – сказал Аполлоний. – Ничто не сравнится с гонками колесниц в Большом цирке.

А я их до того дня так и не видел. Надо было как-то уговорить Аникета сводить меня, раз уж Клавдий не собирался выслать мне приглашение.

– Ладно, хватит прохлаждаться, юный Марк! Иди в раздевалку и смажь тело маслом. Готовься к тренировке, сегодня займемся прыжками. Кстати, у меня припасены новые медные гири…

* * *

День шел за днем, и моя жизнь казалась чередой повторяющихся событий: тренировки в гимнасии, обследование садов вокруг виллы и бесцельные прогулки по заросшим камышом берегам Тибра.

Там, на его берегах, я часто думал о младенцах, которых сажали в корзину и отправляли по воде навстречу судьбе. Обычно так поступали, потому что они появились на свет после соития кого-то из богов и человека, как, например, Ромул с Ремом и Персей. Порой я ловил себя на том, что заглядываю в заросли камыша, как будто надеясь найти такую корзину. Я понимал, что это мифы, но все равно хотел, чтобы в моей жизни появилось что-то сродни чуду.

Никто не заявлял себя как сына или дочь бога, но боги присутствовали в родословных многих династий. В моем роду сотни лет назад была Венера. Но каково это – быть полубогом, а не каким-то далеким его отпрыском?

В камышовых зарослях я не находил ничего, кроме птичьих гнезд или плавающих на воде веток и листьев. Чудо пришло в мою жизнь совсем с другой стороны.

* * *

В один из дней после наших занятий Аникет сказал:

– Он еще жив. Осмелюсь утверждать: визит к этому древнему старику – единственное, что способно заставить тебя забыть о тренировках с Аполлонием.

Мне это не понравилось. В тот день я должен был отрабатывать трахелезеин – захват шеи в борьбе – и уже был близок к совершенству в этом приеме.

– Что за старик? – спросил я, изображая, будто мне интересно.

– Очень древний старик. Его зовут Александр Гелиос.

«Александр Гелиос… Александр Гелиос», – мысленно повторял я, но все без толку; наверное, какой-то грек.

– Древний философ?

– Ну же, Луций, ты не так глуп, чтобы не знать, кто это!

Гелиос…

– Жрец Аполлона?

– Думай, мальчик. Вспомни обо всех браках Марка Антония. Он был женат на Октавии и Клеопатре одновременно, я уж не говорю о двух его женах до них. От каждой у него были дети. Ну еще бы, Антоний не был бы Антонием, не оставь он после себя потомков. Ты происходишь от Октавии. Александр…

У меня перехватило дыхание.

– Тот мальчик с триумфа? Сын Клеопатры?

– Он самый. Мы ведь им интересовались? Так вот, я его нашел.

– Где он?

– Вообще-то, не так уж далеко отсюда. Если не будем медлить, увидим его сегодня же.

– Как думаешь, если он был там, на триумфе Августа, сколько ему сейчас лет?

– Он старый, это точно. – Аникет рассмеялся, а потом уже серьезнее добавил: – Думаю, ему восемьдесят пять или около того.

Я не решился спросить Аникета, как он нашел Александра. Как говорят – это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но при этом я знал, что у него есть связи и свои подходы. В общем, мне очень повезло с учителем!