"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10

У меня теперь было две комнаты: из одной открывался вид на Форум, окна второй выходили в сад. Пол из черно-белой мозаики остался в прошлом, теперь я ступал по красному и зеленому мрамору. Узкая кровать с простыми покрывалами тоже осталась в прошлом, меня ожидало широкое ложе на ножках из черного дерева, выложенное подушками с лебяжьим пухом.

На круглом столе из цитрусового дерева стояли серебряный кувшин и поднос. Стены цвета светлой охры являли прекрасные, исполненные в сине-зеленых тонах росписи – сады и морские пейзажи, – а на дальней стене, той, что освещалась с юга, было три мозаики, на которых в мельчайших деталях изобразили голубей, лавр и розы.

Мои игрушечные копии колесниц, зачитанная «Илиада» и даже браслет-оберег со змеиной кожей – все эти дорогие моему сердцу вещи в императорских покоях казались какими-то жалкими трофеями, если не самым обычным старьем. Они одиноко лежали на мраморном столе. Их было не сравнить с моей новой великолепной бронзовой копией биги [419] . Колесница была такой совершенной, что, глядя на нее, я готов был поклясться, что еще чуть-чуть – и она перевернется на следующем рискованном повороте.

419

Бига – колесница, в которую запрягались две лошади.

– И как? – с улыбкой спросил появившийся на пороге комнаты Клавдий. – Н-нравится? Это мой т-тебе подарок.

– Очень красиво. Просто дух захватывает. Она прямо как настоящая.

– Я знаю, что ты любишь гонки колесниц. И если они т-так тебе нравятся, я куплю тебе л-лошадей для гонок в Большом цирке.

– Правда?

– Да.

Клавдий подковылял ближе и положил мне на плечи тяжелые руки.

– Я понимаю, т-тебе сейчас нелегко. Но я п-постараюсь, чтобы тебе стало легче. И хочу сказать т-тебе – я горд, что ты стал членом м-моей семьи.

– И я очень тебе благодарен.

– Перемены бывают м-мучительными. Я прошел через многие. Но мы – мы должны научиться через них п-проходить.

Конечно же, Клавдий был прав. Он испытал множество перемен и выжил, так и я должен прожить и пережить все выпавшие на мою долю перемены.

* * *

Моя обычная льняная и суконная одежда тоже осталась в прошлом, на смену ей пришли шелка и тончайшая шерсть. Грубую блеклую тогу сменила белая с полосами из настоящего пурпура по краю, а не его дешевого заместителя [420] ; мои сандалии с жесткой подошвой для бега по каменистой земле сменились мягкими, из козлиной кожи.

420

Пурпурная краска была самой дорогой в Античности, поэтому пурпурные ткани всегда считались предметами роскоши.

В моей комнате появились большие зеркала из отполированной бронзы, так что я впервые увидел себя таким, каким меня видели другие. Обычное оливковое масло, которым я смягчал кожу, уступило место золотистым маслам из Либурнии. Я хорошо помнил истории о смертных, которые поднимались на гору Олимп и там пили нектар и амброзию, после чего становились бессмертными, а их земные атрибуты заменялись небесными. И вот теперь я проживал все это в своей реальной жизни.

А для моей матери все это было чем-то вроде возмещения или возврата в исходное состояние. Высокий статус принадлежал ей от рождения, и теперь она, собрав по кусочкам свою разрушенную жизнь, просто жила дальше. Дочь презумптивного императора, сестра другого, а теперь – жена третьего.

Примерно это я и сказал однажды днем, когда она возлежала на кушетке в одной из моих комнат.

– И мать будущего императора, – ответила на это она и сладко потянулась.

Только в этот момент я осознал, что у нее истинно кошачья пластика. Я растерялся: она хочет сказать, что беременна? Казалось бы, дело обычное, но мне стало тошно, даже не тошно, а плохо. Хладнокровная убийца, она внушала мне ужас, но она была моей, и только моей матерью, и я, несмотря ни на что, ни с кем не собирался ее делить.

– Благословенная новость, – вежливо сказал я.

Я был одержим этой женщиной, но разговаривали мы, как на официальном приеме, не выказывая своих чувств, и главное всегда оставалось невысказанным. Мать снова потянулась, села и обхватила колени руками.

– Я предчувствовала, что это случится, – улыбнулась она, – и первым сообщаю об этом тебе.

– И когда же это случится? – как можно спокойнее спросил я.

Мать, вздохнув, встала с кушетки и подошла к столику, на котором, как и всегда, стоял кувшин со свежевыжатым соком. Она налила сок в кубок из зеленого стекла. Мне казалось, это длилось целую вечность. Отпила глоток.

– Очень скоро. Возможно, в следующем месяце. Но…

Она была стройной и ничуть не располнела. Мать рассмеялась – не просто рассмеялась, а захохотала и согнулась от смеха; затем подошла ко мне и взяла мое лицо в холодные ладони. Мать все смеялась, а когда наконец успокоилась, сказала:

– О, видел бы ты себя! Что за выражение! Стоит миллиона сестерций. Император обретет сына, а не я. – Она опустила руки. – Клавдий согласился усыновить тебя. Ты будешь сыном императора. Ты получишь новое имя и, приняв его, станешь следующим императором.

– Но…

Сначала меня лишили дома и свободы, а теперь отбирают имя и семью?

– А зачем, по-твоему, я за него вышла? Чтобы стать императрицей? Нет, это все, чтобы ты стал императором.

– Но…

– Хватит уже блеять, как слабоумный! Хотя если слабоумный не может стать императором, то и Клавдий бы им никогда не стал. Но ты не слабоумный, нет, ты умный, иногда даже слишком умный для своего возраста. Так улыбнись, Луций. Улыбнись – ты близок к тому, что уготовила тебе судьба, к своему предназначению.

– Мое предназначение…

Я-то думал, что сам буду определять свою судьбу, а не приму ее из рук матери.

– Это наша с тобой судьба, – сказала она. – После твоего рождения я посетила астролога-халдея. Он посмотрел на твой гороскоп и сказал, что твое предназначение – стать императором, но, став им, ты убьешь меня. Я же на это сказала: «Пусть убивает, лишь бы царствовал». Если бы я хотела избежать того, что нам с тобой уготовано судьбой, убила бы тебя еще во младенчестве. Удушить младенца просто, это всегда выглядит естественно – младенцы очень часто умирают. Так что, держа тебя на руках, я знала, что могу это сделать, но не сделала. И вот результат – мы с тобой, ты и я, в императорском дворце.

– Этого не будет. Никогда.

– О какой части пророчества ты сейчас говоришь?

– О твоей смерти. Я бы ни за что не… Я никогда, ни за что тебя не убью. Я – не убийца.

– В отличие от меня? Этого ты не можешь знать. Убийцы не планируют стать убийцами, такое просто с тобой случается.

– Со мной не случится. И та часть пророчества – о том, что мне суждено стать императором, – тоже не сбудется. Следующим императором станет Британник.

– Мы об этом позаботимся. – Мать, предупреждая мои возражения, подняла открытые ладони: – Не с помощью убийства. Хватит и разницы в возрасте. Скоро тебя объявят взрослым. Всего два года осталось.