"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10

Отнять у них меч… Связать им руки… Бросить их в темницу…

Значит, таков его план для нее? Если Нокс одержит верх, то станет ли низложение и тюрьма ее судьбой, независимо от того, что она сделает?

Мария не сознавала, сколько прошло времени, пока Джеймс не обратился к ней:

– Вас что-то оскорбило, мадам?

Она заставила себя вернуться к разговору:

– Следует ли понимать это так, что мои подданные должны подчиняться вам, а не мне, и могут делать то, что им угодно, а не то, что я велю? Значит ли это, что я должна повиноваться им, а не наоборот, – обратилась она к Ноксу, стоявшему перед ней. – Отвечайте прямо!

– Боже упаси! – ответил он. – Я никогда не утверждал, что ваши подданные вольны делать все, что им угодно. Мое желание состоит в том, чтобы и правители, и подданные повиновались Богу, а ваш долг – быть приемной матерью для Его церкви и заботиться о Его народе.

Стало быть, ей предлагают опекать реформатскую церковь?

– Это не та церковь, которую я буду лелеять, – сказала она. – Я буду защищать римскую церковь, так как считаю ее истинной церковью Бога.

– Ваше желание безосновательно, мадам, – произнес он гулким голосом, который можно было слышать во всех комнатах и даже во внутреннем дворе, так как окна были открыты. – Как и ваше мнение о том, что эта римская блудница является истинной и непорочной невестой Иисуса Христа. Даже евреи во времена распятия Христа не извратили закон Моисея так глубоко, как это сделала римская церковь с писаниями апостолов!

Он не испугал и не убедил ее. Его грохочущий голос и сузившиеся глаза являлись всего лишь особым приемом, который некоторые мужчины используют при выездке лошадей; она хорошо понимала это.

– Моя вера утверждает, что это не так, – тихо ответила она. Она знала то, что знала, и это знание шло от сердца.

– Вера, мадам, требует знаний, и я опасаюсь, что у вас нет истинного знания. – Нокс вскинул голову, словно олень-самец.

– Но я слышала и читала все, что имеет отношение к моей вере

«И молилась», – мысленно добавила она.

– То же самое делали люди, которые распяли Иисуса, мадам. Они читали закон и писания пророков, но истолковали их по-своему. Вам приходилось слышать чьи-то проповеди, кроме тех, которые читают церковники, назначенные папой и его кардиналами? – Не ожидая ответа, уже известного ему, он продолжал: – Невежественный папист не может рассуждать разумно, а хитрый папист никогда не согласится на публичные дебаты. Они знают, что не могут выдвинуть никаких аргументов, кроме карающего огня и меча и насаждения своих законов.

Мария вдруг поняла, что уже устала от него. Он совершенно не понимал ее: ни ее чувств, ни ее положения, ни ее призвания. Он хотел всего лишь устроить словесную дуэль вокруг Писания и поразить ее своей памятью, без сомнения весьма обширной. Но существовало более высокое знание, мистический опыт, идущий от сердца, который находился за пределами слов.

Тем временем Нокс начал очередную длинную аналогию с цитатами из Писания.

– Для меня вы чересчур сведущи в теологических тонкостях, – сказала она. – Но если бы мои учителя были здесь, то они могли бы устроить с вами блестящие дебаты.

«У нас тоже есть ученые педанты», – подумала она.

– Мадам! Мне бы очень хотелось, чтобы самый ученый папист, которому вы абсолютно доверяете, вдруг оказался здесь. Когда он убедится в истине, то вы последуете за ним.

Какая чушь! Только представить, как мастер Нокс обращает в свою веру аббатису Рене или ее дядю-кардинала!

Мария улыбнулась Ноксу и встала. Аудиенция завершилась.

«Когда ты в следующий раз будешь подстрекать моих подданных к неповиновению и беспорядкам, я могу изгнать тебя, – подумала она. – Я не боюсь тебя; ты всего лишь человек». Она мысленно повторила эти слова и испытала огромное облегчение.

Тем же вечером, хотя Нокс ощущал упадок сил после трудного разговора, он посчитал себя обязанным записать свои впечатления о королеве Шотландии:

«Если бы не ее гордый ум, надменные слова и сердце, закосневшее в упорстве против Бога и Его истины, я мог бы впасть в заблуждение. В беседе с ней я увидел решимость и мастерство, каких не ожидал обнаружить в особе столь юного возраста».

Это сообщение нужно было немедленно отправить его духовным и политическим соратникам, особенно его собратьям при дворе королевы Англии.

X

Мария видела, как свет за окнами королевской часовни померк до мутно-сапфирового оттенка, обозначавшего ранний зимний закат. Здесь, в Шотландии, в декабре начинало темнеть уже в три часа дня, и во дворе приходилось зажигать факелы. Они мерцали в синем сумраке, как летние светлячки.

Мемориальная месса по Франциску должна была начаться в четыре часа. Прошел ровно год после его смерти… один невероятный год. Поразился бы Франциск переменам, которые произошли с ней, если бы увидел ее сейчас? А имели ли место эти перемены?

Она по-прежнему носила траурное платье из черной флорентийской саржи, но обеспечила своих Марий и французов из свиты черным бархатом для второго траурного периода. Глядя на людей, собравшихся вокруг нее, она видела, что они уже подготовили свои наряды и впервые надели их. Ее домашние слуги носили одежду из черного и темно-серого сукна.

Она обвела взглядом часовню, отмечая всех, кто пришел на мессу. Разумеется, шотландские лорды отсутствовали, за исключением графа Хантли; сейчас осторожность для них была важнее, чем вера. Зато пришли два недавно назначенных посла из Савойи и Франции, а также все члены ее свиты и единственный из оставшихся Гизов маркиз д’Эльбёф.

Епископ Лесли из Росса, один из немногих католических священнослужителей в Шотландии, появился в черном одеянии и в сопровождении двух высоких юношей, несущих большие свечи в серебряных подсвечниках. Он медленно прошел к алтарю под тихие звуки панихиды.

О, эти мучительно-нежные звуки! Они каким-то образом выражали ее чувства об утраченном прошлом, пустом настоящем и одиноком будущем, о длинном коридоре времени, по одной свече на каждый год, и она шла по этому коридору, оставляя Франциска все дальше и дальше позади. Эти звуки олицетворяли слова из ее стихотворения, слова томления и сожаления. Хрупкая и пронзительная музыка трогала те уголки ее сердца, куда не могли проникнуть громкие звуки труб.

«Я неподвластна этому, – подумала она. – Назойливый шум, громогласные панегирики, церемониальные одежды… Они больше не трогают меня, но это…»

И тут несравненный головокружительно чистый голос возвысился над остальными, такой глубокий, бархатистый и печальный в своем великолепии. Он воплощал все ее печали и утолял их.

Он знает. Он понимает. Он тоже чувствует это.

Радость от осознания того, что кто-то еще мог проникнуть в эти глубины, была для нее нежданным подарком.

«Благодарю Тебя, Господи! – безмолвно воскликнула она. – Спасибо Тебе, что послал его, кем бы он ни был. Возможно, это даже не настоящий человек, но ангел».