Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Теперь мне немного лучше, но Бог знает, когда еще я буду в состоянии подвергнуть себя переменчивому петербургскому климату и всем тем беспокойствам и разъездам с визитами и т. п., без которых немыслима и бесполезна была бы поездка в Петербург по делам. Я и здесь не выезжаю давно уже.

Впрочем, при неясности и запутанности современных политических дел, может быть, это и к лучшему: через несколько месяцев и тому, кто думает о возвращении на службу, и тем, кто бы желали ему в этом помочь, будет, вероятно, гораздо яснее положение дел, и выбор станет легче.

Но все-таки мне очень жаль, что я теперь именно в Петербурге не могу быть.

Очень желал бы я с вами поговорить о Восточном вопросе, об «Анне Карениной», слышать Ваши рассказы о Царьграде, где после моего отъезда случилось так много важного и в государственной жизни бедной и прекрасной Турции, попавшей в руки свирепого и бесстыжего Мидхада [213] и в домашней жизни нашего посольства.

Вызов Хитрова и вообще вся эта суета у Игнатьева в гостиной между ним и Церетелевым [214] — это верх совершенства. Мне про это рассказывали добрые люди: («Lorsqu'on ne connait pas le mari, on n’adresse pas la parole a la femme!» — «Comme il fait beau aujourd’hui!» [215] и т. д.).

213

Мидхад —

Мидхат-паша, один из вождей «Молодой Турции», политической партии, стремившейся возродить Турцию к новой жизни. Ревностный сторонник Англии и враг России и славян. Один из организаторов свержения султана Абдул-Азиза с престола. Став председателем Государственного совета, провел Конституцию. В 1881 г. предан суду и приговорен к смерти, замененной ссылкой, где был, вероятно, убит в 1883 г.

214

Алексей Николаевич Церетелев (1848–1883) — князь, дипломат и писатель. Младший секретарь русского консульства в Константинополе. Управлял консульствами в Адрианополе и Филиппополе. В 1876 г. доклад Церетелева о болгарской резне послужил одним из важнейших аргументов для вмешательства России в турецкие дела. Участвовал в войне с Турцией как офицер казачьего полка.

215

«Когда не знакомы с мужем, не обращаются к его жене!» — «Какая прелестная сегодня погода!» (фр.).

Это в своем роде не менее художественно, чем… ну… не доскажу моей мысли! Она уже слишком несовременна и слишком похожа на вкусы и взгляды римлян эпохи упадка!

А знаете ли, Лизавета Александровна, что я нашел теперь la clef de la voute [216] ? Вы не догадываетесь, о чем я говорю? Это Вы один раз сказали мне: «C’est etonnant… и т. д… avec cette absence de la clef de la voute!» [217] Дело шло о религии.

Прошу Вас выразить мое глубокое почтение Вашей тетушке и г. Жомини и поцеловать за меня крепко и Алеко, и Машу тамбовскую, и маленькую, но величественную Марию Терезию [218] , которая, вероятно, теперь уже перестала беспрестанно плакать и кричать и сделалась прелестной девицей.

216

Главная опора (фр.).

217

Это поразительно… при этом отсутствии главной опоры! (фр.).

218

…Машу тамбовскую и… Марию Терезию… — то есть детей Е. А. Ону.

Ваш от всего сердца К. Леонтьев, все тот же. Я живу на Тверской, в Лоскутной гостинице, №№ 89 и 90.

Впервые опубликовано в кн.: Архимандрит Кипран. Из неизданных писем Константина Леонтьева. Париж, 1959. С. 22–23.

61. Вс. С. СОЛОВЬЕВУ. 15 января 1877 г., Москва [219]

(…) Я так не избалован аккуратностью и исполнительностью русских друзей, что меня всегда ужасно удивляет и трогает, когда кто-нибудь что-нибудь из них сделает не для самого только себя… Это перестало даже и раздражать меня, так я к нему привык; но разумеется, что я не могу воздержаться при воспоминании об этом национальном качестве от некоторого внутреннего презрения, потому только, что я-то сам вовсе не таков и при всей моей лени готов с радостью всегда помочь единомышленнику и словом, и делом… (…)

219

Всеволод Сергеевич Соловьев (1849–1903) — сын С. М. Соловьева, старший брат Вл. С. Соловьева. Окончил юридический факультет Московского университета. Автор исторических романов, пользовавшихся громадным успехом у широкой, особенно провинциальной публики. Сергей Михайлович Соловьев говорил по этому поводу: «Я пишу историю, а мой сын ее искажает». Вс. Соловьев весьма серьезно занимался оккультными науками. Он был единственным из всего семейства Соловьевых, остававшимся монархистом без рассуждений и православным с близостью к о. Иоанну Кронштадтскому. С Ф. М. Достоевским его связывали почти дружеские отношения.

Пришлите мне также, очень, очень прошу Вас, оттиски той польской повести [220] , которой мне попался в «Ниве» случайно один только отрывок; он восхитил меня особенно тем, что в нем язык такой простой и благородный, чуждый всех тех юмористических грубостей, от которых избавиться не могут ни Тургенев, ни Достоевский, а уж Сальяс [221] — так тот доводит меня до бешенства тем, что позорит так этой топорной формой своей, несомненно, поэтический и положительный по направлению талант. Хоть бы он у бедной матери своей поучился говорить просто и изящно. По-моему, у нее в повестях язык почти безукоризненный, и, вероятно, потому она теперь так и забыта нашей гнусной публикой и еще более гнусной критикой (…)

220

Польская повесть — историческая повесть Вс. С. Соловьева «Княжна Острожская».

221

Сальяс — граф Евгений Андреевич Салиас-де-Турнемир (1842–1908), сын писательницы Евгении Тур. Автор исторических романов.

И что мне толкуют о народе, о силах, которые в нем таятся! Эти силы возросли в нем под влиянием Церкви и сословного строя… А теперь все идет именно противу этого строя, который обусловил в мужике, мещанине, купце, солдате прежнем, слепом попе, монахе и т. д. развитие этих качеств, в одно и то же время и крутых, и теплых, которые так многим стали нравиться именно тогда, когда пришло время им исчезать и выдыхаться под влиянием свободы (т. е. распущенности). Посмотрим, что будет дальше! (…)

Я все это время раздумывал, не поехать ли мне к Вашему батюшке и брату [222] и представиться им: такой-то! Но все думаю: а если у них вдруг на лицах изобразится вопрос: да кто же это и зачем он нам? Так и не поехал (…)

(…)…Я бы, если бы мог, то многое бы и из «Подлипок», и особенно из романа «В своем краю» вырубил бы топором… До того я ненавижу уже давно все эти крючкотворства великорусского юмора и все эти будто бы народные мужиковатости… Это мне опротивело и в других до бешенства.

222

Брату — Владимиру Сергеевичу Соловьеву (1853–1900), философу, публицисту и поэту. В начале своей деятельности Влад. Соловьев следовал за славянофилами, считая наиболее важным синтез науки и религии. Читал

курс философии в Московском и Петербургском университетах. После убийства Александра II публично выступил с призывом помиловать преступников. Вследствие этого оставил кафедру и обратился к проблемам русской общественной жизни. Причины кризиса он усматривал в упадке религии, а преодоление его — в соединении католической и православной церквей. Эта утопическая идея долго владела его воображением, но в конце концов судьба привела Соловьева в либеральный и антиклерикальный «Вестник Европы», где он резко полемизировал против Н. Н. Страхова об исторических судьбах России уже как чистый западник. В 1891 г. выступил с лекцией «Об упадке средневекового миросозерцания», в которой утверждал, что за последние два столетия самые существенные блага человечество получило от атеистов. Однако к концу жизни разочаровался в идеях либерально-освободительного прогресса, предсказывал нашествие на Европу монголов и наступление последних времен. Соловьеву было свойственно рационалистически толковать метафизику, возможно потому, что он считал это наиболее подходящим для атеистической в своей массе интеллигенции. Соловьев представлял необычную для его времени фигуру странствующего философа, пренебрегавшего вещественными удобствами. Он не имел своего дома и жил или у друзей, или в гостинице, непрестанно перемещаясь между Петербургом и Москвой. Соловьев стоял вне партий и противоборствующих течений. Он обладал редкой способностью понимать собственные ошибки и не боялся менять свои мнения на противоположные. А. А. Блок называл его своем учителем в жизни. Относясь отрицательно к идеям К. Н. Леонтьева, Соловьев тем не менее писал: «При всех своих недостатках и заблуждениях это был замечательно самостоятельный и своеобразный мыслитель, писатель редкого таланта, глубоко преданный умственным интересам, сердечно религиозный, а главное, добрый человек». (Русское обозрение. 1892. Кн. 1. С. 358).

Например, Тургенев: «у Мардария Аполлоновича глазки были масляные, как у лягавой собаки; брюшко…»

Это ужасно! Это ужасно…

Я в деревне у себя иногда зачитываюсь Чайльд Гарольдом в прозаическом французском переводе (…?) или Шатобрианом [223] … Могли же люди писать живые и великие вещи без «брюшков», Мардариев Аполлоновичей и «носовых свистов»…

Я просто скрежещу зубами и повторяю с ужасом: «La Russie c est le neant» [224] . Или то, что Мишле [225] сказал: «La Russie est pourrie avant d’etre mure!» [226] (…)

223

Франсуа Огюст Шатобриан (1768–1848) — французский писатель и политический деятель. Автор монументального апологетического сочинения «Гений христианства», в котором стремился показать, что христианская религия — самая поэтичная, самая человечная, самая благоприятная свободе, искусству и науке. После реставрации во Франции Бурбонов занимал посты министра иностранных и внутренних дел.

224

Россия — это небытие (фр.).

225

Жюль Мишле (1798–1874) — французский историк, автор многотомного труда о Французской революции 1789 г. По мнению Ипполита Тэна, Мишле даже не историк, а один из величайших поэтов Франции, его история — лирическая эпопея. К России Мишле относился отрицательно как к деспотическому государству.

226

Россия сгнила, не успев. созреть (фр.).

Публикуется по автографу (ЦГАЛИ). Частично опубликовано в «Лит. наследстве», т. 86, Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования, М., 1973, с. 473.

62. Н. Я. СОЛОВЬЕВУ февраля 1877 г., Оптина Пустынь

(…) Вдохновение, меня по крайней мере, легче посещает в деревне, в монастырях и маленьких городах, чем в столицах. Почему это? Верьте, не могу до сих пор и сам постичь. Что-то меня давит в большой столице, а что именно — не знаю. Ни одно из объяснений которые я придумывал, не удовлетворительно для моего ума, и я решился поэтому, не рассуждая более, признать это свойство мое непобедимым фактом, и больше ничего. Слыхал я подобные вещи и от других писателей, да, кажется, и от Вас самих? (…)

Идеи, выбор сюжета, направление и, с другой стороны, язык, это вещи изменчивые и подвижные. Тургенев испортил под конец свое направление, ухаживая за студентами и повивальными бабками, а Лев Толстой исправил его, ибо понял, что нельзя же всегда восхвалять лишь добрых и простых Максимов Максимовичей [227] , а что нужны и Вронские [228] . Видите, какую серьезную критику я затеял Вам писать? Это все монастырь действует так успокоительно на мои нервы и возбуждает деятельность, которая так долго (вследствие подавляющих и непостижимых для меня влияний) была усыплена в Москве (…).

227

…Максимов Максимовичей… — Максим Максимович, персонаж романа М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», воплощение скромности и смирения.

228

…нужны и Вронские. — Леонтьев очень высоко ставил этот персонаж «Анны Карениной». Характеризуя его как «спокойного, твердого и в то же время страстного», он писал: «…без Вронских мы не проживем и полувека. Без них и писателей национальных не станет; ибо не будет и самобытной нации» (Леонтьев. Собр. соч. Т. 7. С. 274, 275).

Если летом приедете надолго, то сверх скучных моих проповедей и наставлений будем вместе читать отрывки из Шекспира, Софокла, Гомера и т. п. (…)

Публикуется по автографу (ЦГАЛИ).

63. К. А. ГУБАСТОВУ. 22 февраля 1877 г., Оптина Пустынь

(…) Политикой нашей все в России — до монахов и до извозчиков — очень недовольны [229] . Все удивляются… все ропщут. В Петербурге особенно.

В литературе ничего особенно нового. «Анна Каренина» продолжается, но Толстой немножко обманул мои ожидания: продолжение не так хорошо, как первая половина; все верно, все прекрасно, все картинно, но как-то блекнет все теперь, нет того блеска и силы, которыми отличалось все до отъезда Вронского с Анной за границу.

229

Политикой нашей все… очень недовольны. — В 1876 г. началась сербско-турецкая война, неудачная для Сербии. Попытка восстания в Болгарии была подавлена турками с невероятной жестокостью. Европейские державы оказывали на Турцию дипломатическое воздействие и вынудили ее согласиться на переговоры, которые, однако, кончились безрезультатно. 13 января 1877 г. русский посол гр. Н. П. Игнатьев выехал из Константинополя. Общественное мнение в России, поддерживавшее славянские народы, было очень недовольно нерешительностью своего правительства.

Поделиться с друзьями: