Избранные письма. Том 2
Шрифт:
А письма от тебя вчера не было. Запоздало, что ли?.. Будет сегодня?..
Вчера вечером — чтение «Романтиков» и беседа. Мнения разбились. Большинство, с Константином Сергеевичем во главе, уничтожало пьесу, называя ее фальшивой, ничтожной, ненужной. Меньшинство, с Вишневским, утверждало, что пьеса будет иметь громадный успех и надо, мол, подумать, отказываться ли от нее. Вопрос остался открытым, хотя, так как все признают, что главная роль написана плохо (самого Бакунина), то, видимо, вопрос решится отрицательно. Не жалею.
Беседа шла до 12 1/4, так что, придя домой, я застал Мишу уже спящим. Он уже играет
Утром я занимался с Колей Аслановым. Из симпатии к нему, готов находить, что он милый актер. А строго говоря, не имеет ничего, кроме опыта. Разумеется, я даю волю моей симпатии и задерживаю критику.
… Входит Пелагея и жалуется, что муки нельзя достать, просит хлопотать через Елену Федоровну. Пелагея уже сама печет хлеб. Неважно, но все-таки лучше того, какой приносили из булочной. Сахар берется уже по карточкам, по 3 ф. в месяц на каждое лицо. Продовольственный вопрос все обостряется, и власти ничего не могут поделать со спекулянтами.
{183} Мы-то, сидя за обедом, не замечаем этого, а бедняки волнуются.
Иду пешком в театр. По солнышку.
Целую тебя
Твой В.
327. Л. Н. Андрееву[364]
31 августа 1916 г. Москва
31 авг. 1916 г.
Дорогой Леонид Николаевич!
Мне все некогда ответить на Ваши прелестные письма! Как-то в одном из наших общих собраний я читал отрывки из Ваших писем, а кто-то недурно сострил: «Нельзя ли инсценировать его письма?»
Сейчас получил «Младость». Это хорошо, что Вы прислали. В наших широких планах чуется мне какое-то место для такой пьесы. Разберусь быстро[365].
«Собачьего вальса» жду[366]. (Ужасное название!)
Конечно, я очень занят. Конечно, я все думаю, думаю и думаю. Дела такие, времена такие, что больше думаю, чем действую.
Вы мне второй раз пишете о «Романтиках»: будто бы я молчу о них, потому что не хочу сказать, что пьеса у нас идет. Помнится хорошо, я писал Вам: «Автор, вероятно, будет еще переделывать». Что я еще мог Вам написать? Вы мне можете писать о Мережковском как угодно откровенно, но я Вам — нет. Даже Вам. А может быть, именно Вам. В то время, когда я писал бы Вам, Андрееву, о Мережковском, я вспомнил бы, что я директор Художественного театра, — это к чему-то обязывает.
Но если Вас так интересуют факты, то скажу, что «Романтики» в ближайшем сезоне не пойдут у нас, так как нет у нас исполнителя на главную роль. Что касается дальнейших сезонов, то я еще не знаю намерений автора.
Сезон разрабатывается пока так, как я Вам уже однажды рассказывал.
{184} То, что переживает Россия, заставляет нас быть в своем деле особенно честными и мужественными. Честными — то есть заниматься только тем, что, по-нашему, мы должны и можем делать. Мужественными — то есть не бояться ни трудностей, ни поверхностных мнений о нас, хотя бы нас (уже в четвертый раз за 5 лет) хоронили. Пусть хоронят. Если мы живы, мы воскреснем, а если мертвецы, — туда нам и дорога!
Сейчас я лично занят установкой, пересмотром текущего старого репертуара. Мало того, что он на афише, — надо его играть так хорошо, как это от нас требуется. В этом, то есть в том, как играется текущий репертуар, с каким вниманием, — я думаю, самая существенная разница между Художественным театром и другими, где в громадном большинстве внимание кончается на втором представлении.
А затем группы артистов готовят: «Село Степанчиково», «Розу и Крест», «Короля темного покоя», «Чайку» и «Дядю Ваню». Что пойдет раньше, что
после; где пойдет — в театре или в имеющей быть устраиваемой малой зале (новой студии), — неизвестно. Зависит от многих причин.Пока до свидания.
Обнимаю Вас.
Качалов-то все еще хворает! Леонидов тоже.
328. Е. Н. Немирович-Данченко[367]
3 сентября 1916 г. Москва
3 сент.
Суббота 11 час.
Так как я тебе уже писал о непорядке почты вашей, то надеюсь, что я последний раз скучаю без твоих писем. Сегодня жду два письма. А право, скучно: четыре дня ничего не знаю.
Что тебе, голубчику, рассказать нового?
Вчера вечером зашел в лазарет, прислал Ивенсен (ей) и Алек. Захар. фруктов и конфет[368]. Только эти две бессменно два года и без жалованья работали. Ал. Зах. такая же, как была и раньше. Она и Славик расспрашивали о Нескучном, о тебе и детях, Красногоровке, словом, с интересом слушали каждую подробность. В лазарете была вечеринка. Москвин с Грибуниным — «Хирургия», Книппер с Вишневским — «Медведь», {185} Шевченко с Москвиным и Хмарой — пение, Соловьева с Гиацинтовой — «гопак». Солдаты наслаждались. Прежней заведующей, Надежды Дмитриевны, там уже нет. Солдаты разно воспринимали веселье. Одни хохотали, другие тоже веселились, но сосредоточенно, без улыбки. Даже на самое смешное не улыбаются, а потом аплодируют больше других. Лазарет все лето и сейчас полон. Есть и тяжело раненные.
Сейчас буду готовить интервью для газеты о сезоне. Трудно это. О том, что мы не берем ответственность за срочность новых постановок, говорить не трудно, так как причины оттягивания не только уважительные, но даже почтенные. Но страх у меня, что не оправдаем этих почтенных причин, что Станиславский задавит течение дел… На словах-то все хорошо, а на деле будет совсем иначе. И не нахожу в себе мужества сказать ему это, потому что, во-первых, значит — прощай, мирная работа, а во-вторых, ничего из этого, пожалуй, и не выйдет. То есть вышло бы, если бы я взялся, по-прежнему, работать вдвое, чем следует <…> То есть и работать и бороться.
И то еще приходит в голову: а может быть, я не прав. Может быть, для того, чтобы дело, наконец, шло нормально, единственное средство именно вести так, как намечается, то есть предоставляя работать другим…
Путано это, в письме не расскажешь.
Отчаянно хочется сделать так, чтоб разрубить этот гордиев узел! Можно ли его развязать?
Не знаю, все спуталось. Я могу быть сильным и решительным, когда мне все ясно. Иначе я выпускаю из рук все вожжи. Сейчас я здоров, не переутомлен, хочу сделать много, а чувствую себя связанным. И распутать цепей не могу — не знаю, с какого конца. Да и как лучше — не знаю. Беда, да и только! А надо мне решить до тех пор, пока сезон покатится. Там уж будет некогда[369].
Солнышко появилось. Сегодня холоднее — всего 8°, но, кажется, тихо, т. е. без ветра.
Ну, целую тебя. Шлю благословения. Тебе и всем, тебя окружающим.
В.
{186} 329. Л. Н. Андрееву[370]
6 октября 1916 г. Москва
6 октября 1916
Дорогой Леонид Николаевич!
Очень хорошо, что отношения с театром Вы перевели на официальную почву. Я доложил Совету не только пьесу, но и два Ваших последних письма. Посвятили Вам два заседания. Спешу сообщить результат, самое важное, к чему пришел Совет.